реклама

ПОЛИТ-НН.РУ
Google
 
28 Марта 2024г., Четверг
Татьяна Елькина
Татьяна Елькина

Состояние творчества есть состояние наваждения

Образ поэта - один из важнейших, если не самый важный, в творчестве Марины Цветаевой. Он дан через ряд символов. Исследователи пока не ставили своей задачей определить, если не все, то хотя бы основной костяк составляющих этого ряда.

Большинство исследователей отмечают такую черту, как подверженность поэта наитию стихий и в связи с этим упоминают о таких символах, как огонь, ветер, буря, вьюга. Цветаева и сама часто акцентировала на этом внимание: "Гений: высшая степень подверженности наитию - раз, управа с этим наитием - два. Высшая степень душевной разъятости и высшая - собранности. Высшая - страдательности и высшая - действительности" (Цветаева М. Искусство при свете совести// Собр. соч.: в 7т. Т.5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы. - М.: Эллис Лак, 1994. С.348.). Или: "Гения без воли нет, но еще больше нет, еще меньше есть - без наития. <…> Воля без наития - в творчестве - просто кол. Дубовый. Такой поэт лучше бы шел в солдаты" (Там же. С. 348.).

Цветаева сравнивала состояние творчества с состоянием одержимости: "Состояние творчества есть состояние наваждения. Пока не начал - obsession (одержимость (фр.)), пока не кончил - possession (обладание (фр.))" (Там же. С.366.).

И за это "обладание" поэт платит высокую цену, почти всегда разрушая свою жизнь здесь, на земле, чтобы жить там - "в небе поэта": "Демон (стихия) жертве платит. Ты мне - кровь, жизнь, совесть, честь, я тебе - такое сознание силы (ибо сила - моя!), такую власть над всеми (кроме себя, ибо ты - мой!), такую в моих тисках - свободу, что всякая иная сила тебе будет смешна, всякая иная власть - мала, всякая иная свобода - тесна и всякая иная тюрьма - просторна" (Там же. С.369.).

Того, кто не подвержен наитию стихий, Цветаева не считает настоящим поэтом: "Лже-поэт всегда делает сам.

Приметы лже-поэзии: отсутствие данных строк" (Там же. С.370.).

Марина Цветаева настаивает, что без стихий поэт просто невозможен: "Гибель поэта - отрешение от стихий. Проще сразу перерезать себе жилы" (Там же. С.351.).

То, что символ огня имеет особо важное значение при раскрытии образа поэта, тоже находит подтверждение в словах самой Цветаевой. Она называет жизнь и творчество поэта самосожжением: "Герострат, чтобы прославить свое имя, сжигает храм. Поэт, чтобы прославить храм, сжигает себя" (Цветаева М. Поэт о критике// Собр. соч.: в 7т. Т.5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы. - М.: Эллис Лак, 1994. С.288.).

То есть исследователи, по большому счету, относительно стихий повторяют и подтверждают то, что уже было сказано по этому поводу самой Цветаевой.

Часть исследователей упоминает о таком символе, как душа (дух): он постоянно встречается в тех строчках Цветаевой, где она говорит о поэте и его призвании. Действительно, этот образ несет большую смысловую нагрузку, в нем переплетается множество смыслов, он довольно часто встречается в цветаевском творчестве. Цветаева определяет душу поэта как "способность к боли", "рефлекс до всякой мысли, даже до всякого чувства, глубочайшая и быстрейшая, как электрическим током, пронзенность всего существа данным явлением и одновременный, почти что преждевременный на него ответ" (Цветаева М. Искусство при свете совести// Собр. соч.: в 7т. Т.5: Автобиографическая проза. Статьи. Эссе. Переводы. - М.: Эллис Лак, 1994. С.364.).

О символике крыльев, неразрывно связанной у Цветаевой с образом поэта, о крылатости как символе полета поэта "в лазорь", на "небо поэта", в царство Души, из всех исследователей упоминает только Н.О. Осипова. Также она и А. Смирнов говорят о связи образа поэта с деревом.

Никто из исследователей не обращал внимания на такую важную составляющую образа поэта, как голос. Хотя голос как символ поэтического дара часто встречается в творчестве Марины Цветаевой. Только Киперман касается этого вопроса, но не уходит в своем исследовании далее анализа двух стихотворений ("Сивилла", "Леты подземный свет…"). Также никто не анализирует связь такого символа, как демон, с образом поэта.

Подводя итог вышесказанному, можно отметить, что символический ряд, раскрывающий образ поэта в творчестве Марины Цветаевой, не весь затронут исследователями, а целостная картина не представлена никем.

В этой работе ставится задача исследовать символический ряд, раскрывающий образ поэта в творчестве Цветаевой, определить основной костяк символов, связанных с образом поэта. В этом символическом ряду будут выделяться четыре основных образа-символа: огонь, душа (дух), крылатость, голос. Эти символы наиболее часто встречаются в творчестве Цветаевой и в них заключено основное значение - целая концепция того, как Марина Цветаева понимает сущность поэта и его предназначение.

Также будут рассмотрены и другие, менее часто встречающиеся символы, являющиеся важными для рассматриваемого мною вопроса.

В данной работе под символом понимается многозначный образ, служащий для выявления какого-либо понятия, идеи. При этом ни одна из сторон символа не перевешивает другую, и обе они находятся в равновесии: "В символе идеального ровно столько, сколько надо для реальности; в нем ровно столько реальности, сколько требует его идеальная заданность. Общее тут и есть само единичное и частное; и единичное тут и есть само общее" (Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. - М.: Мысль, 1993. С.20-21.). Кроме того, под символом будет пониматься понятие, в котором всегда остается некоторая неопределенность: "Символ живет антитезой логического и алогического, вечно устойчивого, понятного, и -  вечно неустойчивого, непонятного, и никогда нельзя в нем от полной непонятности перейти к полной понятности. В вечно нарождающихся и вечно тающих его смысловых энергиях - вся сила и значимость символа, и его понятность уходит неудержимой энергией в бесконечную глубину непонятности"(Лосев А.Ф. Философия имени. - М.: Издательство МГУ, 1990. С.112.).  

Душа (дух)

"Душа" - символ, который довольно часто встречается в творчестве Марины Цветаевой. Понятия "душа" и "дух" являются синонимами в ее творчестве и абсолютно совпадают в значении.

Для раннего творчества Цветаевой (сборники "Вечерний альбом", "Волшебный фонарь", "Юношеские стихи") не характерно использование этого символа. Он начинает периодически возникать в ее произведениях лишь с 1918 года.

Так как символ - это образ, значения которого различны в разных контекстах , то необходимо рассмотреть различные контексты и установить, меняется ли значение данного образа.

В стихотворении "Душа, не знающая меры…" душа - символ жертвенности служения поэтическому призванию:

                                            Душа, не знающая меры,

                                            Душа хлыста и изувера,

                                            Тоскующая по бичу.

                                            Душа - навстречу палачу

                                            Как бабочка из хризалиды!

                                                                     ("Душа, не знающая меры…", 1921.)

На то, что это написано именно о поэте, наталкивает перекличка данного стихотворения с другим, более поздним:

                                            Что же мне делать, певцу и первенцу,

                                            В мире, где наичернейший - сер!

                                            Где вдохновенье хранят, как в термосе!

                                            С этой безмерностью

                                            В мире мер?!

                                                ("Что же мне делать, слепцу и пасынку…", 1923.)

В этом стихотворении речь идет о поэте (о самой Цветаевой), который назван здесь певцом и первенцем и который не может жить по земным законам, так как он принадлежит к идеальному миру с его законами, противоположными земным, и символом этой принадлежности является душа поэта, названная здесь "безмерностью".

Таким образом, становится ясно, что в стихотворении "Душа, не знающая меры…" речь идет именно о поэте, так как в обоих случаях употреблена почти одна и та же формула - "не знающая меры" и "безмерность в мире мер".

В этом стихотворении также находит свое отражение древний миф о тождестве поэта и жреца, так как поэт совершает жертвоприношение  (в данном случае жертвой является он сам):

                                            Душа - навстречу палачу

                                            Как бабочка из хризалиды!

В стихотворении "Кн. С.М. Волконскому" дух является символом принадлежности к идеальному миру:

Какое-то скольженье вдоль -

                                            Ввысь - без малейшего нажима…

                                            О дух неуловимый - столь

                                            Язвящий - сколь неуязвимый!

                                            .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                            В миг отрывающийся - весь!

                                            В лад дышащий - с одной вселенной!

                                            Всегда отсутствующий здесь,

                                            Чтоб там присутствовать бессменно.

                                                                     (Кн. С.М. Волконскому. 1921.)

В этом стихотворении присутствует характерное для Цветаевой противопоставление реального мира и идеального (здесь и там). Здесь тоже проявляется свойственный ей художественный мифологизм, так как разделение на верхний (высший) и нижний (низший) миры свойственно мифологическому сознанию. Соответственно, и существа делятся на существ верхнего и нижнего мира. "Некоторые из них могут находиться и в земном (обычном) мире, но чаще всего это пребывание в земном мире кратковременно, по его завершении они возвращаются в собственный - верхний либо нижний мир" .

Другое значение рассматриваемого образа связано с идеей пути поэта. В стихотворении "Но тесна вдвоем…" дух - символ пути поэта, причем путь этот представлен как странничество:

                                            (Ибо странник - Дух

                                            И идет один)…

                                                                     ("Но тесна вдвоем…", 1922.)

Путь этот суров и строг, ведь странничество - это и осознание своей "странности", инакости, невозможности успокоения и благополучия в реальной земной жизни, отстраненность от нее.

В стихотворении "Душа" рассматриваемый образ представляет собою некое явление идеального мира, противостоящее явлениям мира земного. То есть речь здесь идет о традиционном противопоставлении души и тела. Причем душа является также символом внутренней мощи, духовной силы, а не только символом превосходства идеального над земным:

Так, над вашей игрой - крупною,

                                            (Между трупами - и - куклами!)

                                            Не общупана, не куплена,

                                            Полыхая и пля-ша -

                                            Шестикрылая, ра-душная,

                                            Между мнимыми - ниц! - сущая,

                                            Не задушена вашими тушами

                                            Ду-ша!

                                                                     (Душа. 1923.)

В стихотворении "В глубокий час души…" душа - это образ, знаменующий собой принадлежность к идеальному миру и торжество идеального над земным в минуты творчества:

… В тот час, душа, верши

                                            Миры, где хочешь…

Но это торжество неизменно бывает отравлено необходимостью вернуться в реальный мир:

                                                         … Сладчайший плод

                                            Душа, горчи.

                                                                     ("В глубокий час души…", 1923.)

Через все творчество Марины Цветаевой проходит мотив ухода в идеальный мир через смерть. Он восходит к мифу о прижизненном схождении поэта в царство смерти. В мифе речь идет или о нисхождении живого поэта (Орфей, Данте, Вергилий и др.), или о нисхождении духа.

В стихотворении "Не возьмешь моего румянца…" из цикла "Жизни" душа является символом ухода в идеальный мир через смерть:

                                            Не возьмешь мою душу живу!

                                            Так, на полном скаку погонь -

                                            Пригибающийся - и жилу

                                            Перекусывающий конь

                                            Аравийский.

                                                 (Жизни. "Не возьмешь моего румянца…", 1924.)

Марина Цветаева понимает смерть как "инобытие", и поэтому здесь нет речи о жертвенности. Жертвенность поэтического служения проявляется у нее только в том случае, если поэт вынужден оставаться в земном мире, то есть быть оторванным от мира идеального.

В поэме "На красном коне" дух - символ бунта против жестокого "гения" поэзии, всадника на красном коне, который заставил героиню отречься от земных привязанностей ("Девочка без куклы", "Девушка без друга", "Женщина без чрева"):

                                            О дух моих дедов, взыграй с цепи!

                                            Шатай вековые сосны!

                                            О дух моих дедов - Эол! - трепи

                                            Мои золотые космы!

(На красном коне. 1921.)

В прозе Цветаевой, посвященной воспоминаниям о поэтах-современниках, тоже встречается рассматриваемый в этой главе символ.

"Пленный дух" (1922) - воспоминания об Андрее Белом. В них дух символизирует полную внутреннюю оторванность творческой личности от всего земного: "Думаю, что в этой поездке я впервые увидела Белого в его основной стихии: полете, в родной и страшной его стихии - пустых пространств, потому и руку взяла, чтобы еще удержать на земле.

Рядом со мной сидел пленный дух".

В этом произведении, как и во многих других, проявляется своеобразие лирического сознания Марины Цветаевой - миронеприятие, доходящее до полной отверженности, которое и приводит к внутренней оторванности от земного.

В статье "Эпос и лирика современной России" (1932) душа - это некий природный дар, наличие которого определяет способность к творчеству: "Всякий лирик вбирает, но большинство вне сита и задержки глаза, непосредственно извне в душу, окунает вещь в общелирическую влагу и возвращает ее окрашенной этой общелирической душой".

В статье "Поэты с историей и поэты без истории" (1933) душа - это идеальное начало в поэте, действующее помимо его воли. Для человека, у которого есть душа в таком ее понимании, с точки зрения Цветаевой, характерна повышенная чувствительность к явлениям внутреннего мира, а также к проявлениям внутреннего в каких-то внешних вещах: "И может ли быть гармония там, где налицо полный разрыв души? И вот, не играя словами, а строго спрашивая с них и отвечая за них, утверждаю: Блок на протяжении всего своего поэтического пути не развивался, а разрывался. <…> Если Блок нам видится как поэт с историей, то эта история - только его, Блока, лирического поэта, история, только лирика - страдания. <…> Лишь однажды Блоку удалось убежать от себя - на жестокую улицу Революции".

Из рассмотренных выше фрагментов произведений видно, как изменяется значение образа душа в зависимости от контекста. На основании этого можно сделать вывод, что этот образ в творчестве Цветаевой является многозначным, то есть является символом, и связан он с областью идеального.

То, что в основе данного символа лежит мифологизм, не удивительно, ведь символизм мифа является его важнейшей чертой, об этом говорил еще Шеллинг: "… мифологию вообще и любое мифологическое сказание в отдельности должно понимать не схематически, но символически" . Но некоторые ученые, например А.Ф. Лосев, отграничивают миф от символа.

С помощью символа душа идея о поэтическом служении и всем, что оно в себя вбирает, выражается одновременно кратко (одним словом) и пространно (широта толкований).

О связи символа и идеи Гете писал: "Символика превращает явление в идею, идею в образ, и притом так, что идея остается в образе всегда бесконечно действенной и недостижимой; даже выраженная на всех языках, она осталась бы все же невыразимой" .

Наличие символа душа (дух) в тексте произведения приводит к возникновению в сознании читателя связанной с этим символом идеи во всей неисчерпаемой глубине ее содержания.

Традиционное представление о принадлежности души к идеальному миру ведет к традиционному же противопоставлению идеального и земного, ирреального и реального, а также к пониманию поэтического дара как особой избранности. Марина Цветаева использует это традиционное представление, подвергая его дополнительной трактовке в ключе своего мировосприятия и понимания места поэта в мире.

Крылатость

Следующий символ, занимающий важное место в цветаевской концепции поэта, - крылатость. Этот символ Марина Цветаева использует на протяжении всего своего творческого пути, начиная уже со сборника "Юношеские стихи" (1913-1915).

Крылатость непосредственно связана с образом птицы (лебедя, ласточки и др.). Так, в стихотворении "Разлетелось в серебряные дребезги…", лебедь является символом поэта (стихотворение посвящено поэту Осипу Эмильевичу Мандельштаму):

                                            Мой выкормыш! Лебеденок!

                                            Хорошо ли тебе лететь?

                                                   ("Разлетелось в серебряные дребезги…", 1916.)

Использование этого образа, как и использование образа души, связано со свойственным Цветаевой тяготением к художественному мифологизму. Образ лебедя в мифологии является символом всех тех качеств, которые характерны для поэта: "Образ лебедя выступает как символ поэта, певца и высоты поэзии. Эта символика в своей основе связана и с представлением о способности души странствовать по небу в образе лебедя, выступающего как символ возрождения, чистоты, целомудрия, гордого одиночества, мудрости, пророческих способностей, поэзии и мужества, совершенства, но и смерти" (Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах. - М.: Российская энциклопедия, 1994. Т.2, с.41.).

Крылатость также подразумевает стремление в небо. Это можно наблюдать еще в одном стихотворении, посвященном Мандельштаму:

                                            Выпустила я тебя в небо

                                            Лети себе, лети, болезный!

                            ("Голуби реют серебряные, растерянные, вечерние…", 1916)

Мифологическое сознание наделяет небо следующими свойствами: "абсолютная удаленность и недоступность, неизменность, огромность", которые "слиты в мифологическом сознании с его целостными характеристиками - трансцендентностью и непостижимостью, величием и превосходством неба над всем земным" (Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах. - М.: Российская энциклопедия, 1994. Т.2, с.206.).

В стихотворении "Гибель от женщины. Вот знак…" крылатость является символом душевной чистоты и даже ангелоподобия, так как поэт (опять же Мандельштам) назван серафимом:

                                            Растреплют крылья твои по всем четырем ветрам,

                                            Серафим! - Орленок! -

                                                            ("Гибель от женщины. Вот знак…", 1916.)

В стихотворении "Думали - человек!.." из цикла "Стихи к Блоку" сломленные крылья - символы победы тяжести мира, так как эта тяжесть приводит поэта к смерти:

                                            Думали - человек!

                                            И умереть заставили.

                                            Умер теперь, навек.

-Плачьте о мертвом ангеле!

.    .    .    .    .    .   .    .    .    .    .

О поглядите, как

Веки ввалились темные!

О поглядите, как

Крылья его поломаны!

(Стихи к Блоку. "Думали - человек!..", 1916.)

В этом стихотворении Цветаева предчувствует, что жизнь Блока будет короткой, что смерть его уже близка, и потому не удивительно, что здесь преобладает трагическая окраска.

В другом стихотворении крылатость уже является символом полета, духовного восхождения, и смерть уже не привносит трагической окраски:

                                            Падай же, падай, тяжкая медь!

                                            Крылья изведали право: лететь!

                                            Губы, кричавшие слово: ответь! -

                                            Знают, что этого нет - умереть!

                                   (Стихи к Блоку. "Други его - не тревожьте его!..", 1921.)

В стихотворении "И другу на руку легло…" крылатость является символом трагичности избранничества:

                                            Что я поистине крылата,

                                            Ты понял, спутник по беде!

                                            Но, ах, не справиться тебе

                                            С моею нежностью проклятой!

                                                                     ("И другу на руку легло…", 1916.)

Поэтическое призвание выступает здесь одновременно и как дар, и как проклятие.

В стихотворении "Не самозванка - я пришла домой…" появляются сходные между собой образы ласточки и Психеи:

                                            Не самозванка - я пришла домой,

                                            И не служанка - мне не надо хлеба.

                                            Я - страсть твоя, воскресный отдых твой,

                                            Твой день седьмой, твое земное небо.

                                            Там на земле мне подавали грош

                                            И жерновов навешали на шею.

-                Возлюбленный! - Ужель не узнаешь?

Я ласточка твоя - Психея!

(Не самозванка - я пришла домой…", 1918.)

В греческой мифологии Психея являлась олицетворением души и представлялась как летящая птица. Ласточка же является символом "жажды духовной пищи" и "связана с иным миром, со смертью и жизнью" (Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х томах. - М.: Российская энциклопедия, 1994. Т.2, с.39.).

В стихотворении "Если душа родилась крылатой…" крылатость - символ внутренней свободы, духовной мощи:

                                            Если душа родилась крылатой -

                                            Что ей хоромы - и что ей хаты!

                                            Что Чингис - Хан ей и что - Орда!

                                                           ("Если душа родилась крылатой…", 1918.)

 Другое значение этот образ приобретает в стихотворении "Поступь легкая моя…":

                                            Бог меня одну поставил

                                            Посреди большого света.

-                Ты не женщина, а птица,

Посему - летай и пой.

("Поступь легкая моя…", 1918.)

Здесь крылатость - символ отречения Цветаевой от своей женской сущности ради сущности поэтической.

В стихотворении "Между воскресеньем и субботой…" крылатость является символом преждевременной смерти, стремления в идеальный мир, а красивое оперение - символом красоты поэтических творений:

Между воскресеньем и субботой

                                            Я повисла, птица вербная.

                                            На одно крыло - серебряная,

                                            На другое - золотая.

                                            .    .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                            Наслаждайтесь! - Скоро-скоро

                                            Канет в страны дальние -

                                            Ваша птица разноперая - 

                                            Вербная - сусальная.

                                                       ("Между воскресеньем и субботой…", 1919.)

В силу своей принадлежности к идеальному миру поэт подчинен его законам, которые совершенно не совпадают с земным. Поэтому крылатость порой является символом даже некоторого несовершенства творческой личности, если мерить ее по земным меркам:

На бренность бедную мою

                                            Взираешь, слов не расточая.

                                            Ты - каменный, а я пою,

                                            Ты - памятник, а я летаю.

                                            Я знаю, что нежнейший май

                                            Пред оком Вечности - ничтожен.

Но птица я - и не пеняй,

Что лёгкий мне закон положен.

("На бренность бедную мою…", 1920.)

В стихотворении "Душа" крылатость является символом вдохновения:

                                            …Закипание - до кипени

                                            Двух вспенённых - крепись - крыл.

                                                          (Душа. 1923)

В поэме "Певица" появляется несколько необычное и неожиданное

значение рассматриваемого образа. Крылатость является здесь символом не восхождения, подъёма, как это традиционно бывает, а, наоборот, символом нисхождения, спуска из высшего мира в низший:

…На крыльях голоса своего

Спустилась верхняя - к нижним.

Здесь  как бы дар идеального мира земному; на короткое время - время пения - восстановление в земном мире "правильной", "справедливой" иерархии отношений, когда земное подчинено идеальному, тело подчинено душе:

                                            Пела - слушал. Тело - душу

                                            Слушало - и слушалось.

                                                                     (Певица.1935.)

Образы крыльев постоянно встречаются в "Пленном духе" (1935) - воспоминаниях Цветаевой об Андрее Белом. Цветаева утверждает, что даже внешне крылатость Андрея белого была очевидна: "Он не уезжал - отлетал!"; "… кинется ко мне, раскрыв руки, которые будут - крылья"; "… в вечном сопроводительном танце сюртучных фалд <…>, старинный, изящный, изысканный, птичий - смесь магистра с фокусником, в двойном, тройном, четвертном танце: смыслов, слов, сюртучных ласточкиных фалд, ног, - о, не ног! - всего тела, с отдельной жизнью своей дирижерской спины, за которой - в два крыла, в две восходящих лестницы - оркестр бесплотных духов…"

В 1921 году в своей черновой тетради Марина Цветаева сделала следующую запись: "Крылья - свобода, только когда раскрыты в полете, за спиной они - тяжесть.

Крылья - синонимы не свободы, а силы, не свободы, а тяжести" (Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. - М.: Эллис Лак, 1997. С.20.).

Это объясняет кажущуюся противоречивость данного образа в некоторых рассмотренных выше произведениях, когда крылатость выражает духовное, поэтическое начало, высшее проявление творчества и одновременно трагическое начало, победу тяжести мира.

Итак, крылатость тоже является символом, так как значение образа меняется в зависимости от контекста.

Как и в основе символа душа (дух), в основе этого символа лежит мифологизм.

Символ крылатость выражает идею восхождения, подъема, полета поэта или творческой личности вообще во время творчества. Этот символ, выражая способность к полету, утверждает и определенные нравственные качества, присущие тому, кто к такому восхождению, полету способен: душевная чистота, сила, мудрость и т.д.

Символ крылатость (или птица) в литературе и искусстве традиционно выражает идею восхождения, полета и связи с ирреальным (царством мертвых). Цветаева использует этот символ в традиционном его толковании, и это облегчает читателю понимание идеи, заключенной в этом символе.   

Голос

Символ голос, так же, как и крылатость, впервые появляется у Цветаевой в сборнике "Юношеские стихи" (1913-1915). Начиная с этого периода времени данный символ проходит через все ее творчество, особенно же часто он появляется в цветаевских произведениях 1916-1918 годов, когда, как принято считать, начинается "настоящая Цветаева", то есть когда поэт выходит на новый уровень своего творчества и становится очевидным своеобразие цветаевского дара.

В стихотворении "Даны мне были и голос любый…" голос - это символ поэтического дара и символ избранности поэта:

                                            Даны мне были и голос любый,

                                            И восхитительный выгиб лба.

                                            Судьба меня целовала в губы,

                                            Учила первенствовать судьба.

В данном случае голос воспринимается скорее как положительный дар, выделяющий поэта из среды остальных, ставящий его над ними. Но уже и здесь вторгается некий трагический мотив, который в дальнейшем почти всегда будет сопутствовать этому символу:

                                            Устам платила я щедрой данью,

                                            Я розы сыпала на гроба…

                                            Но на бегу меня тяжкой дланью

                                            Схватила за волосы Судьба.

                                                          ("Даны мне были и голос любый…", 1915.)

В стихотворении "Много тобою пройдено…" слово "голос" не названо, но символ этот здесь присутствует, подразумевается:

                                            Тянут к тебе матери

                                            Кровную кровь свою.

                                            Я же - слепец на паперти -

                                            Имя твое пою.

                                                                     ("Много тобою пройдено…", 1916.)

То, что Цветаева в этом стихотворении называет себя, то есть поэта, слепцом - подчеркивает важность символа голос, так как поэт (певец) в данном случае не имеет ничего, кроме голоса. Здесь голос является связующей нитью между землей и небом, соединяет реальное, низкое (паперть) с высоким (воспевает Бога). А то, что поэт здесь лишен зрения, подчеркивает, что голос является определяющим началом в поэте.

В одном из стихотворений цикла "Ахматовой" Цветаева впервые провозглашает невозможность и, одновременно, необходимость петь на высокой ноте, символизирующей напряженность чувства:

                                         …Что певучею негою, как ремнем,

                                            Мне стянуло горло.

                                                                     ("Охватила голову и стою…", 1916.)

Здесь символ голос впервые обнаруживает свою противоречивость: с одной стороны, голос заключает в себе именно способность воспеть что-то возвышенное, необыкновенное, сильное, а с другой стороны, голос - это просто голос человеческий (способность к речи), который отказывается повиноваться под влиянием сильных чувств.

В другом стихотворении из цикла "Ахматовой" голос дан как воплощение существа поэта:

                                            У тонкой проволоки над волной овсов

                                            Сегодня голос - как тысячи голосов!

                                            И бубенцы проезжие - свят, свят, свят -

                                            Не тем же ль голосом, Господи, говорят.

                                            Стою и слушаю и растираю колос,

                                            И темным куполом меня замыкает - голос.

                                        ("У тонкой проволоки над волной овсов…", 1916.)

Здесь голос вмещает в себя несколько значений. Это и символ особой силы поэта ("голос - как тысячи голосов"), и символ связи поэта с возвышенным, неземным ("свят, свят, свят" - голос, славящий Бога, то есть нечто запредельное, недоступное полному осмыслению и познанию), и символ какой-то особой магической власти над теми, кто его слушает ("темным куполом меня замыкает голос").

В стихотворении "Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…" голос тоже прямо не назван, как и в ряде других произведений, но его образ здесь есть и несет большую смысловую нагрузку:

                                            Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,    

                                            Оттого что лес - моя колыбель, и могила - лес,

                                            Оттого что я на земле стою - лишь одной ногой,

                                            Оттого что я о тебе спою - как никто другой.

                                     ("Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…", 1916.)

Здесь слово "голос" заменено на "я о тебе спою", что подразумевает наличие голоса и проявление его. В данном контексте голос - символ избранности, необыкновенных возможностей в результате принадлежности к другому миру ("на земле стою - лишь одной ногой").

Особой символичностью отличается стихотворение Цветаевой "Утро. Надо чистить чаши…":

                                            Утро. Надо чистить чаши,

                                            Надо розы поливать.

                                            .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                            Ночь. Чугунная решетка.

                                            Битва голосов и крыл.

                                                                    ("Утро. Надо чистить чаши…", 1918.)

Здесь трудно анализировать отдельно какой-либо образ - настолько они между собою тесно связаны. Убрать какой-то один из них - и картина уже будет неполной. Ночь противопоставлена утру, с его бытовыми заботами, ночь - это время, когда земные заботы отступают, время творчества, время, когда действуют законы ирреального мира. Чугунная решетка - символ преграды. "Битва голосов и крыл" - символ тяжести и радости творчества. Голоса в данном случае символизируют и творческое начало, и принадлежность к ирреальному, и некую бунтующую стихию в душе поэта.

В стихотворении "Соловьиное горло - всему взамен!.." символ голос заменен на синонимичный образ "соловьиного горла":

                                            Соловьиное горло - всему взамен! -

                                            Получила от певчего бога - я.

                                             .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                            Сколько в горле струн - все сорву до тла!

                                            Соловьиное горло свое сберечь

                                            Я на тот на свет - соловьем пришла!

                                                      ("Соловьиное горло - всему взамен!..", 1918.)   

Здесь голос ("соловьиное горло") - символ служения своему поэтическому призванию до упоения, самозабвения, саморазрушения, приношения себя в жертву.

Совершенно другое значение этот образ приобретает в стихотворении "Ломающимся голосом…":

                                            Ломающимся голосом

                                            Бредет - как палкой по мосту.

                                            Как водоросли - волосы.

                                            Как водоросли - помыслы.

                                                                     ("Ломающимся голосом…", 1921.)

Здесь голос - символ тяжести поэтического  служения (поэтому "ломающимся"), но одновременно голос - опора в земном "странствии" поэта ("как палкой по мосту").

Сразу в нескольких стихотворениях Цветаевой символ голос заменен на хрип. При этом хрип является как бы апофеозом голоса, его высшим проявлением, высшим проявлением поэтического дара и сущности поэта. Также этот образ включает в себя и понятие жертвенности поэтического служения, его тяжесть. Поэтому Цветаева склонна часто употреблять слова "хрип", "голосовой срыв":

                                            Как начнут меня колеса -

                                            В слякоть, в хлипь,

                                            Так из глотки безголосой

                                            Хлынет кипь -

                                            Хрип, кончающийся за морем…

                                                                     ("Как начнут меня колеса…", 1921.)

                                                                  Железом в хрип,

                                            Тысячей пил и сверл -

                                            Неизвлеченный шип

                                            В горечи певчих горл.

                                                                     ("Леты подводный свет…", 1922.)

                                            .    .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                          …Что всех высот дороже мне

                                            Твой срыв голосовой!

                                                                   ("Нет, правды не оспаривай…", 1923.)

                                            Я любовь узнаю по срыву

                                            Самых верных струн

                                            Горловых…

                                                                     (Приметы.1924.)

Горловой срыв - символ творческого прорыва, преодоления земной тяжести, выхода за рамки возможного. Особенно ясно все это выражено в стихотворении "Разговор с гением":

                                            "Пытка!" - "Терпи!"

                                            "Скошенный луг -

                                            Глотка!" - "Хрипи:

                                            Тоже ведь - звук!"

                                            .    .    .    .    .    .    .    .

"Так и в гробу?"

-                "И под доской".

"Петь не могу!"

-                "Это воспой!"

(Разговор с гением. 1928.)

Здесь хрип символ жизнестойкости, возможности вынести невыносимое, превозмочь естество, перешагнуть через себя и через земные законы и исполнить свой долг поэта.

В одном из стихотворений цикла "Сивилла" голос символизирует присутствие божества в поэте, присутствие в нем ирреального начала. Также голос является символом того, что поэт обладает пророческим даром, что опять же объясняется присутствием в нем некоего божества, чего-то непостижимого, неземного:

                                            Потом, под веками - в разбег, врасплох,

                                            Сухими реками взметнулся Бог.

                                            И вдруг, отчаявшись искать извне:

                                            Сердцем и голосом упав: во мне!

                                                    ("Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…", 1922.) 

Значения рассматриваемого образа в различных контекстах варьируются, но, тем не менее, есть нечто общее, объединяющее их. С одной стороны, этот образ весьма противоречив (он выражает нечто положительное, но сопровождается трагическими мотивами), но с другой - весьма целостен. Символ голос содержит в себе все стороны поэтического служения, всю сложность образа поэта. Во многом он перекликается с уже рассмотренными символами душа и крылатость (тяжесть служения, жертвенность, принадлежность к идеальному, противопоставленность земному).

Огонь     

Символ огонь Цветаева начинает активно использовать в сборнике "Юношеские стихи" (1913-1915). И встречается он в ее лирике вплоть до 1925-1926 годов. Но хотя этот символ в дальнейшем уходит из лирики поэта, тем не менее, он периодически встречается в прозе Цветаевой, написанной в 30-е годы. Так что этот символ проходит практически через все творчество Марины Цветаевой.

В стихотворении "Вы, идущие мимо меня…" огонь - символ творческого горения поэта, символ приношения себя в жертву:

                                            … Если б знали вы, сколько огня,

                                            Сколько жизни, растраченной даром,

                                            И какой героический пыл

                                            На случайную тень и на шорох…

-                И как сердце мне испепелил

Этот даром истраченный порох!

("Вы, идущие мимо меня…",1913.)

Причем здесь в символике огня присутствует некий трагический оттенок - "даром истраченный порох", некоторая горечь от этого  жертвоприношения, которое не ценят другие.

В стихотворении "Я сейчас лежу ничком…" огонь тоже символизирует жертвоприношение поэта, но, лишаясь земных радостей и привязанностей, поэт получает взамен нечто большее:

                                            …Я метала бы в огонь

                                            Прошлое - за пачкой пачку:

                                            Старых роз и старых книг.

                                            - Слышите, мой ученик? - 

                                            А когда бы улеглась

                                            Эта пепельная груда, --

                                            Господи, какое чудо

                                            Я бы сделала из Вас!

Старые розы и  старые книги - это символы прошлых и настоящих привязанностей поэта, которые уничтожает жертвенный огонь. Но здесь огонь еще и символ очищения и следующего за ним духовного возрождения. Только после такого очищения поэт может подняться на ранее недоступную творческую высоту, о чем свидетельствует концовка стихотворения:

                                            …Я осталась бы стоять,

                                            Заломив от счастья руки.

                                            Чувствуя, что ты - велик!

                                                                     ("Я сейчас лежу ничком…", 1913.)

Символика огня у Цветаевой напрямую связана с образом поэта - это выражается даже во внешнем облике описываемой ею творческой личности. Это можно проследить на примере целого ряда стихотворений. Вот, например, строчки, посвященные Байрону:

                                            Я думаю о том, как Ваши брови

                                            Сошлись над факелами Ваших глаз,

                                            О том, как лава древней крови

                                            По Вашим жилам разлилась.

                                                                     (Байрону. 1913.)

А вот стихотворение, написанное позднее и посвященное Блоку:

                                            Шли от него лучи -

                                            Жаркие струны по снегу!

                                            Три восковых свечи -

                                            Солнцу-то! Светоносному!

                                                                     ("Думали - человек!..", 1916.)

Ту же насыщенность огненной символикой встречаем в стихотворении, посвященном Михаилу Кузмину:

                              Два зарева! - нет, зеркала!

                                            Нет, два недуга!

                                            Два серафических жерла,

                                            Два черных круга

                                            Огубленных - из льда зеркал,

                                            С плит тротуарных,

                                            Через тысячеверстье зал

                                            Дымят - полярных.

                                            Ужасные! - Пламень и мрак!

                                                           ("Два зарева! - нет, зеркала!..", 1921.)   

То же самое мы видим в прозе Цветаевой, посвященной воспоминаниям о поэтах. Цветаева пишет, что Вячеслав Иванов, чествуя Бальмонта во время празднования его юбилея, назвал последнего "костром самосжигающим" (Бальмонту. 1925.)

В "Истории одного посвящения" (1931) Цветаева пишет уже о себе: "Насилу оторвавшись (тот же дикарь от миссионера), бегу, огненных дел мастер - нет, с вертела сорвавшаяся дичь! - копчено-оленьими коленями и лососиными ладонями, в дыму, пламени, золе и пепле чужой - чужих жизней - ибо три поколения жжем (здесь - жгем!) - слепая от огня и ликующая, как он сам…",

Здесь сжигание архива Елены Извольской осмысливается Цветаевой как некий символический акт. Это и необходимость освободиться, очиститься от ненужного, и вместе с тем сжигание того, чем жила. При этом поэт одновременно "мастер" и "дичь" на вертеле, одновременно слепнет от огня и ликует. Огонь же - мощный символ разрушения и созидания одновременно.

В большом количестве встречается символика огня в воспоминаниях Цветаевой о поэте Максимилиане Волошине - "Живое о живом" (1932): "… в иные минуты его сильной сосредоточенности от него, из него - концов пальцев и концов волос - было пламя, настоящее, жгучее. Так, однажды за его спиной, когда он сидел и писал, загорелся занавес. <…> Выскакивал или не выскакивал из него огонь, этот огонь в нем был - также достоверно, как внутри земли. Это был огромный очаг тепла, физического тепла, такой же достоверный тепловой очаг, как печь, костер, солнце. От него всегда было жарко - как от костра, и волосы его, казалось, также тихонько, в концах, трещали, как трещит хвоя в огне. Потому, казалось, так и вились, что горели". Или: "Физика Макса была широкими воротами в его сущность, физическая обширность - только введением в обширность духовную, физический жар его толстого тела только излучением того светлого и теплого очага духа, у которого все грелись, от которого все горели…"

В стихотворении "Не моя печаль, не моя забота…" огонь символизирует бунтарское начало в поэте:

                                            Так от сердца к сердцу, от дома к дому

                                            Вздымаю пожар.

Поэт отказывается думать о насущных земных заботах:

                                            Не моя печаль, не моя забота,

                                            Как взойдет посев…

Он отказывается от земного, преодолевает его, уходит от него:

                                            Разметались кудри, разорван ворот…

                                            Пустота! Полет!

                                            Облака плывут и огромный город

                                            Подо мной плывет.

                                                           ("Не моя печаль, не моя забота…", 1916.)

Поэтому огонь является здесь еще и символом творчества, вдохновения, перемещения от низшего к высшему, от земного к небесному.

В стихотворении "В черном небе слова начертаны…" огонь - символ творческой самоотдачи, которая награждается недоступным для других состоянием вдохновения, ради достижения которого поэт готов пожертвовать всем:

                                            И не страшно нам ложе смертное,

                                            И не сладко нам ложе страстное.

                                            В поте - пишущий, в поте пашущий!

                                            Нам знакомо иное рвение!

                                            Легкий огнь, над кудрями пляшущий, --

                                            Дуновение - вдохновения!

                                                         ("В черном небе слова начертаны…", 1918.)

Все пронизано символикой огня следующее стихотворение:

                                            Пожирающий огонь - мой конь!

                                            Он копытами не бьет, не ржет.

                                            Где мой конь дохнул - родник не бьет,

                                            Где мой конь дохнул - трава не растет.

                                            Ох, огонь мой конь - несытый едок!

                                            Ох, огонь на нем - несытый ездок!

                                            С красной гривою свились волоса…

                                            Огневая полоса - в небеса!

Здесь огонь - символ жертвоприношения, поэтому он "пожирающий", символ разрушения жизни поэта ("родник не бьет", "трава не растет"). Причем любых жертв недостаточно, предела нет ("конь - несытый едок", "огонь на нем - несытый ездок"). Кроме того, огонь здесь символ связи поэта с высшим миром ("огневая полоса - в небеса").

В стихотворении "Что другим не нужно - несите мне…" огонь символизирует жертвенность творчества, причем акт творчества практически приравнивается к самоубийству:

                                            Все должно сгореть на моем огне!

                                            Я и жизнь маню, я и смерть маню

                                            В легкий дар моему огню.

В этом стихотворении поэт назван птицей Фениксом, что тоже весьма символично. В греческой мифологии Феникс - "волшебная птица, имеет вид орла и великолепную окраску красно-золотистых и огненных тонов. Предвидя свой конец, Феникс сжигает себя в гнезде, полном ароматических трав, но здесь же из пепла рождается другой Феникс". Цветаева уже убедилась, что личная трагедия часто оборачивается для поэта творческим подъемом, поэтому она и пишет:

                                            Птица-Феникс я, только в огне пою!

                                            Поддержите высокую жизнь мою!

                                            Высоко горю и горю дотла,

                                            И да будет вам ночь светла.

                                                    ("Что другим не нужно - несите мне…", 1918.)

Поэт сам жаждет трагедий и боли для себя, жаждет уничтожить себя ради того, чтобы достичь вершины творчества. Самоубийство здесь рассматривается даже как некий героический акт ради служения искусству.

Стихотворение "Огнепоклонник! Красная масть!.." входит в цикл "Отрок". Первоначально цикл был посвящен поэту Эмилию Миндлину, то есть написаны эти стихи о поэте. Впоследствии Цветаева перепосвятила цикл Геликону - А.Г. Вишняку, владельцу русского издательства "Геликон" в Берлине, где в 1923 году вышла книга Цветаевой "Ремесло". В данном стихотворении огонь символизирует власть стихии над поэтом и одновременно власть поэта над стихией:

                                            Огнепоклонник! Красная масть!

                                            Завороженный и ворожащий!

                                            Как годовалый - в красную пасть

                                            Льва, в пурпурную кипь, в чащу…

Стихии, с которыми борется поэт и которым он подчиняется, весьма жестоки:

                                            Огнепоклонник! Страшен твой Бог!

                                            Пляшет твой Бог, насмерть ударив!

                                                          ("Огнепоклонник" Красная масть!..", 1921.)

Огонь является тут еще и предметом поклонения, символом божества, которому поклоняется поэт, причем божества далеко небезобидного.

В стихотворении "Не с серебром пришла…" огонь, который назван здесь "красным пыхом", символ одаренности человека с точки зрения "высшего", "небесного" мира и нищеты с точки зрения "земного", "низшего" (у поэта нет ничего, кроме "костров и зорь", но это для него самое главное):

                                            Вот воздух гор моих,

                                            Вот острый взор моих

                                            Двух глаз - и красный пых

                                            Костров и зорь моих.

                                            Где ладан-воск-тот-мех?

                                            Не оберусь прорех!

                                            Хоть и нищее всех -

                                            Зато первее всех!

                                                                     ("Не с серебром пришла…", 1921.)

В стихотворении "Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…" дан самый яркий образ жертвоприношения при помощи огня. Здесь огонь символизирует проявление божественного начала в поэте и утверждает превосходство "небесного" над "земным":

                                            Державным деревом в лесу нагом -

                                            Сначала деревом шумел огонь.

                                            Потом, под веками - в разбег, врасплох,

                                            Сухими реками взметнулся Бог.

                                                   ("Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…", 1922.)

В большом количестве символика огня присутствует в поэме "На красном коне". Вообще, это произведение - поэма-символ, поэма о беспощадной природе искусства. Всадник на красном коне - гений поэзии, символ поэтического вдохновения, мужское воплощение Музы. Всадник на красном коне всегда требует от лирической героини жертв, отказа от самого любимого, и всегда его появление сопровождается огнем, пожаром:

                                            Крик - и перекричавший всех

                                            Крик - Громовой удар.

                                            Вздымая куклу, как доспех,

                                            Встает, как сам Пожар.

                                            Как Царь меж огненных зыбей

                                            Встает, сдвигает бровь.

                                            Я спас ее тебе, -- разбей!

                                            Освободи Любовь!

                                                                     (На красном коне. 1921.)

В этой поэме огонь - главный символ. Он выражает основную идею произведения, символизирует гибель и очищение, имеет двойственную природу, так же, как, по мнению Цветаевой, и поэтическое творчество.

В "Поэме Лестницы" огонь - символ очищения. В финале поэмы огонь сжигает несправедливый, уродливый земной мир (лестницу, дом, людей) во имя лучшего бытия:

                                            Грязь явственно сожжена!

                                            Дом - красная бузина!

                                            .    .    .    .    .    .    .    .    .

                                             А по лестнице - с жарко-спящими -

                                            Восходящие - нисходящие -

                                            Радуги…

                                                                     (Поэма Лестницы. 1926.)

По сути, цветаевская трактовка символа огонь полностью совпадает с традиционной. У Цветаевой проявляется и двойственная природа огня (и гибельное, и очистительное начало), и связь его с древним обрядом жертвоприношения. Огонь является символом разрушения и символом возрождения. Все это отражено в творчестве Марины Цветаевой. Особенность заключается только в том, что Цветаева тесно связывает этот символ с природой поэтического творчества.

Муза и лира

Муза и лира - традиционные символы, связанные с образом поэта. Однако Цветаева не очень активно их использует.

Особенно негативно она относится к образу Музы. Для нее Муза отнюдь не является символом поэтического озарения, вдохновения. В поэме "На красном коне" образ Музы заменен на образ всадника на красном коне. Кроме того, особо подчеркивается, что Муза не участвовала в формировании, становлении поэта:

                                            Не Муза, не Муза

                                            Над бедною люлькой

                                            Мне пела, за ручку водила.

                                            Не Муза холодные руки мне грела,

                                            Горячие веки студила.

                                            Вихор ото лба отводила - не Муза,

                                            В большие поля уводила - не Муза.

Видимо, образ Музы, по мнению Цветаевой, не отражает сущности отношений между поэтом и чем-то неведомым, что его вдохновляет и заставляет творить. Неслучайно Цветаева дважды утверждает, что речь в поэме идет не о Музе - в начале (вышеприведенный текст) и в конце произведения:

                                            Не Муза, не Муза - не бренные узы

                                            Родства, -- не твои путы,

                                            О Дружба! - Не женской рукой, -- лютой,

                                            Затянут на мне -

                                            Узел.

Скорее всего, Цветаеву не устраивает в образе Музы именно то, что он не вбирает в себя понятие "лютости". В традиционном представлении Муза - доброе божество, которое является к поэту, одаривая его своим благосклонным вниманием, наделяет поэта вдохновением, в результате чего он начинает творить. По мнению же Цветаевой, эта сила, которая заставляет поэта творить, совсем не такая добрая и светлая по своей природе, так как минуты вдохновения поэту приходится оплачивать дорогой ценой:

                                            Сей страшен союз. - В черноте рва

                                            Лежу - а Восход светел.

                                            О кто невесомых моих два

                                            Крыла за плечом -

                                            Взвесил?

                                                                     (На красном коне. 1921.)

"Невесомые крылья" оказываются тяжкой ношей, но об этом знает только сам поэт. Цветаева заменяет Музу образом Гения поэзии, всадника на красном коне.

В стихотворении "Душа" Марина Цветаева утверждает, что Муза не должна сметь предъявлять какие-либо права на поэта и поэтическое произведение. Она вообще воспринимается как нечто излишнее, ненужное, как некий атавизм, в крайнем случае, как нечто декоративное:

                                            Муза! Муза! Да как - смеешь ты?

                                            Только узел фаты - веющей!

                                            Или ветер страниц - шелестом

                                            О страницы - и смыв, взмыл…

                                                                     (Душа. 1921.)

Исключение составляет, пожалуй, лишь цикл "Ахматовой", где Анна Ахматова названа Музой и где Муза является и символом вдохновения, и синонимом имени Ахматовой:

                                            О, Муза плача, прекраснейшая из муз!

                                            О ты, шальное исчадие ночи белой!

                                            Ты черную насылаешь метель на Русь,

                                            И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы…

                                                ("О, Муза плача, прекраснейшая из муз!..", 1916.)

                                           …Что тебя, чей голос - о глубь, о мгла! -

                                            Мне дыханье сузил,

                                            Я впервые именем назвала

                                            Царскосельской Музы.

                                                                     ("Охватила голову и стою…", 1916.)

                                           …Гром моря и грозный зов

                                            Раненой Музы.

                                                               ("Сколько спутников и друзей…", 1916.)

Причем во всех перечисленных стихотворениях образ Музы проникнут какими-то трагическими нотами: "вопли твои вонзаются в нас, как стрелы", "… грозный зов // Раненой Музы", "… голос… // Мне дыханье сузил". Таким образом, Муза символизирует здесь еще и трагическое начало.

К символу лира Цветаева относится несколько мягче и время от времени использует его.

Символ лира впервые встречается в романтическом стихотворении "Искательница приключений…":

                                            Но между нами - океан,

                                            И весь твой лондонский туман,

                                            И розы свадебного пира,

                                            И доблестный британский лев,

                                            И пятой заповеди гнев, --

                                            И эта ветреная лира!

Здесь лира - одно из препятствий, разделяющих влюбленных, символ неустроенности творческой личности в этом мире, невозможности человеческого счастья для поэта. То, что речь идет именно о творческом человеке, видно из следующих строк:

                                          …Звали меня - Коринной,

                                            Вас - Освальдом.

                                                               ("Искательница приключений…", 1916.)

Речь здесь идет о героях книги Жермены де Сталь "Коринна, или Италия". Коринна - романтическая поэтесса и артистка, отстаивающая право женщин на свободу чувств и мнений. В данном стихотворении Цветаева отождествляет себя с нею. В стихотворении происходит как бы новая встреча Коринны и Освальда, в новое время, спустя века. И вновь повторяется то, что было прежде: любовь Коринны оказывается трагической и не приносит счастья, между влюбленными все те же препятствия. Итог стихотворения таков: прошло огромное количество времени, но положение поэта не изменилось. Препятствием для счастья является в том числе и природа поэта, символом которой оказывается лира.

В стихотворении "Так, высоко запрокинув лоб…" лира символизирует чистоту души поэта и чистоту его творчества. Здесь грязи и несовершенству реального мира противопоставлен внутренний мир поэта:

                                    Над кабаком, где грехи, гроши

                                    Кровь, вероломство, дыры -

                                    Встань, Триединоство моей души:

                                    Лилия - Лебедь - Лира!

("Так, высоко запрокинув лоб…", 1918.)

В стихотворении "Так плыли: глава и лира…" речь идет о мифе, согласно которому голова Орфея, растерзанного вакханками, а также его лира были брошены в реку Гебр. Лира здесь не только символ поэтического дара, она еще и делит страдания с певцом (поэтом):

                                    Крово-серебряный, серебро-

                                    Кровавый след двойной лия,

                                    Вдоль обмирающего Гебра -

                                    Брат нежный мой, сестра моя!

                                                                                                           .    .    .

                                    Вдаль-зыблящимся изгловьем

                                    Сдвигаемые как венцом -

                                    Не лира ль истекает кровью?

                                    Не волосы ли - серебром?

Однако, несмотря на то, что признано родство поэта и лиры ("брат" и "сестра"), все-таки лира оказывается более идеальным существом (существом, потому что здесь олицетворение). Поэта ("голову") задерживают какие-то земные привязанности, которые лире чужды. Она велит поэту преодолевать их:

                                    Порой, в тоске неутолимой,

                                    Ход замедлялся головы.

                                    Но лира уверяла: мимо!

                                    А губы ей вослед: увы!

("Так плыли: голова и лира…", 1921.)

Здесь опять появляется мотив противопоставления небесного и земного, причем противопоставляется это в самом поэте, а не поэт противопоставлен земному, как это часто бывает у Цветаевой.

В стихотворении "Брожу - не дом же плотничать…" лира - символ некой таинственной власти поэта над будущим. Постоянно подчеркивая, что настоящее ему не подвластно, поэт уверен, что возьмет реванш в будущем, будет оценен по достоинству позднее (обычно после смерти):

                                    Такая власть над сбивчивым

                                    Числом у лиры любящей,

                                    Что на тебя, небывший мой,

                                    Оглядываюсь - в будущее!

("Брожу - не дом же плотничать…", 1923.)

Здесь отражена мечта об идеальном читателе, которая проходит через все творчество Цветаевой.

В стихотворении "Небо - синее знамени!.." лира одновременно и символ обреченности поэта на нищету, и символ добровольного отказа от всех земных благ. Цветаева пишет о недоступной ей вследствие бедности поездке к морю:

                                    Небо - синей знамени!

                                    Пальмы - пучки пламени!

                                    Море - полней вымени!

                                    Но своего имени

                                    Не сопрягу с берегом сим.

И сразу же отказывается от мыслей об этой поездке, заменяя их мечтой о духовном восхождении в процессе творчества:

                                    Лира - завет бедности:

                                    Горы редей темени,

                                    Море - седей времени.

("Небо - синей знамени!..", 1935.)

Горы здесь символизируют ту самую вертикаль, по которой поэт совершает свое восхождение от земного к идеальному. А море в данном случае символ вечности. Лира же является как бы критерием для определения истинных ценностей. Поэт, выбирая между земным и идеальным, конечно, выбирает последнее.

В стихотворении "Двух станов не боец, а - если гость случайный…" лира - символ того, что поэт живет по особым законам, которые не имеют ничего общего с обычными. Когда поэту предлагают выбрать между двумя противоположностями - "Домострой" и "Днепрострой", он выбирает третье - "Лиры-строй". Поэт не укладывается в существующие системы и рамки, ему одинаково чужды оба враждующих лагеря:

                                    Вы с этой головы, настроенной - как лира:

                                    На самый высший лад: лирический… - Нет, строй!

                                    Два строя: Домострой - и Днепрострой - на выбор!

                                    Дивяся на ответ безумный: - Лиры-строй.

("Двух станов не боец, а - если гость случайный…", 1935.)

Здесь лира символизирует еще и одиночество, противопоставленность всему миру.

Таким образом, подводя итог, можно сказать, что из традиционных символов, связанных с образом поэта, Цветаева предпочитает использовать символ лира, а символ Муза, если и используется, то с негативным значением. В цикле же "Ахматовой" (1916), Цветаева хоть и приближается местами к традиционному толкованию образа Музы, но полностью это толкование так и не принимает, поскольку Муза у нее символизирует, помимо всего прочего, еще и трагическое начало.

Демон

Символ демон периодически встречается в творчестве Марины Цветаевой, часто он возникает в стихах, посвященных поэтам.

                  В стихотворении "Идете же! - Мой голос нем…" символ демон напрямую связан с природой поэта:

                                    И не оспаривает Вас

                                    Высокородный стих.

                                    Вы можете - из-за других -

                                    Моих не видеть глаз,

                                    Не слепнуть на моем огне,

                                    Моих не чуять сил…

                                    Какого демона во мне

                                    Ты в вечность упустил!

("Идите же! - Мой голос нем…", 1913.)

То есть поэт признает в себе наличие особых сил, которые в данном случае не распознаны другими. Демон здесь является символом этой таинственной силы, которая есть в поэте.

В стихотворении "Байрону" поэт прямо назван демоном.

                                    Я думаю  об утре Вашей славы

                                    Об утре Ваших дней,

                                    Когда очнулись демоном от сна Вы

                                    И богом для людей.

(Байрону. 1913)

Цветаева говорит о том, что, впервые ощутив себя поэтом (так как речь идет об "утре славы" и "утре дней", а значит о начальной поре творчества) Байрон стал демоном или, вернее, демон проснулся в нем ("очнулся от сна"). В данном случае "проснувшийся демон" символизирует то, что поэт ощутил свое призвание.

В стихотворении "Анне Ахматовой" Ахматова названа "юным демоном", а ее стих - тем, что может погубить:

                                    Вся Ваша жизнь - озноб,

                                    И завершится - чем она?

                                    Облачный - темен - лоб

                                    Юного демона.

                                    Каждого из земных

                                    Вам заиграть - безделица!

                                    И безоружный стих

                                    В сердце нам целится.

(Анне  Ахматовой, 1915.)

Здесь образ демона впервые у Цветаевой символизирует некую темную силу, представляющую опасность не столько для ее носителя, сколько для окружающих. То, что сила эта имеет негативный характер, подчеркивается внешним видом ее носителя ("Облачный - темен - лоб// Юного демона"), и тем, какое воздействие оказывают на остальных плоды его поэтического творчества ("И безоружный стих// В сердце нам целится").

В стихотворении "Еще один огромный взмах…" из цикла "Ахматовой" поэт  назван и ангелом, и демоном:

                                    Не человечески мила

                                    Ее дремота.

                                    От ангела и от орла

                                    В ней было что-то

                                    И спит, а хор ее  манит

                                    В сады Эдема.

                                    Как будто песнями не сыт

                                    Уснувший демон!

("Еще один огромный взмах…", 1916.)

Для Цветаевой здесь нет никакого противоречия, так как обычно (и в этом стихотворении в том числе) демон у нее не является воплощением зла, а скорее, демон - символ некой таинственной силы. При этом добро или зло, приносимое этой силой, определяется не столько ее постоянной природой, сколько ролью в данной ситуации.

В стихотворении "Жив, а не умер…" демон является символом рокового неземного начала в поэте, противопоставленного телесному:

                                    Жив, а не умер

                                    Демон во мне!

                                    В теле как в трюме!

                                    В себе как в тюрьме.

                                    .    .    .    .    .    .    .

                                    Нет, не гулять нам

                            Певчая братья,

                                    В теле как в ватном

                                    Отчем халате.

                                    Лучшего стоим.

                                    Чахнем в тепле.

                                    В теле - как в стойле.

                              В себе - как в котле.

                                                   ("Жив, а не умер…", 1925.)

Здесь от демона в первую очередь страдает поэт, не находя себе места в земном мире.

Вообще цветаевское понимание демона совпадает с его древним пониманием: "Демон - это мгновенно возникающая и мгновенно уходящая страшная роковая сила" (Мифы народов мира. Энциклопедия в 2-х тт. - М.: Российская энциклопедия, 1994. Т.1, с.366.). Здесь не говорится, что эта сила является воплощением зла. У Цветаевой тоже этого нет, ново же у нее то, что поэт является носителем этой таинственной силы. Древние же представления не связывают поэта с демонами, хотя и признавалось, что поэт обладает некой магической силой.

Дерево

В стихотворении "В сновидящий час мой бессонный, совиный…" Марина Цветаева сравнивает себя, поэта, с деревом:

                                    Я знаю: не сердце во мне - сердцевина

                                    На всем протяженье ствола.

По мнению Цветаевой, дерево во многом превосходит человека силой, чистотой, глубиной чувств:

                                    Продольное сердце, от корня до краю

                                    Стремящее Рост и Любовь.

                                    Древесная - чистая, - вся ключевая -

                                    Древесная - сильная кровь.

"Продольное сердце", по мнению Цветаевой, способно на более сильное чувство, чем обычное человеческое. "Сердце от корня до краю" символизирует чувство настолько сильное, что его можно назвать нечеловеческим, так как испытывать такие чувства может лишь существо иного строения, чем человек. Таким существом Цветаева считает поэта. А дерево в данном стихотворении символизирует нечеловеческую природу поэта.

В этом стихотворении есть и традиционное для Цветаевой противопоставление верха и низа, земли и неба, однако дерево здесь является неким примиряющим началом, соединяющим в себе эти две противоположности. Подразумевается, что и поэт несет в себе оба этих начала:

                                    Не знающие ни продажи, ни купли -

                                    Не руки - два взмаха в лазорь!

                                    Не лоб - в небеса запрокинутый купол,

                                    Любимец созвездий и зорь.

                                    Из темного чрева, где скрытые руды,

                                    Ввысь - мой тайновидческий путь.

                              Из недр земных - и до неба: отсюда

                                    Моя двуединая суть.

                                              ("В сновидящий час мой бессонный, совиный…", 1921.) 

В стихотворении "Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…" тоже используется образ дерева. Здесь дерево является символом поэтической сущности, противопоставленной человеческой. Причем упоминается, что человеческая сущность у сивиллы была, но потом ее уничтожила стихия - огонь. Остается только внешняя оболочка (ствол), в которую вселяется нечто:

                                    Потом, под веками - в разбег, врасплох

                                    Сухими реками взметнулся Бог.

И вот у сивиллы вместо человеческой сущности появляется какая-то иная. Неслучайно Цветаева пишет:

                                    Сивилла: выбывшая из живых.

("Сивилла: выжжена, сивилла: ствол…", 1922.)

Речь здесь не идет о смерти, наоборот, ствол, опустошенный огнем, внезапно заселяется каким-то духом. Сивилла ожила, у нее появился голос. Но при этом она "выбывшая из живых", потому что сущность у нее теперь не такая, как у "живых".

В этом стихотворении также используются такие символы, как голос и огонь. Как это нередко бывает у Цветаевой, символы, связанные с образом поэта, взаимно дополняют друг друга.

Анализируя символику дерева, нельзя обойти цикл "Деревья" (1922, 1923), посвященный Анне Антоновне Тесковой, как написала Цветаева, ее чешскому другу. Исследователь Алексей Смирнов совершенно правильно обращает внимание на то, что в этом цикле Марина Цветаева впервые отказывается "искать спасения у "бессмертных", на небесах", и "обращается к другой традиции, уводящей не от земного вообще, а от людского" (Смирнов А. За деревьями// Вопросы литературы. 2000, №6. С.59.).

"Верхняя граница" мира поэта проводится сразу, в первом стихотворении цикла. Сначала поэт убеждается в своем одиночестве ("сиротстве") в мире людей, но находит нечто родственное, тождественное себе среди деревьев:

                                    Удостоверясь

                                    В тождестве наших сиротств,

                                    Сняв и отринув

                                    Клочья последней парчи -

                                    В вереск-руины,

                                    В вереск-сухие ручьи.

И далее поэт стремится не на "небо", а

                                    Ввысь, где рябина

                                    Краше Давида-Царя!

                                    В вереск-седины,

                                    В вереск-седые моря.

("В смертных изверясь…", 1922.)

Особо знаменательно, что душа поэта стремится "ввысь, где рябина", то есть не выше дерева. Дерево является символом некой родственной поэту сущности. Чтобы понять поэта, Цветаева предлагает понять, что такое дерево.

О символике рябины в творчестве Цветаевой нужно сказать особо. Впервые  этот символ используется в стихотворении "Красною кистью…". Цветаева подчеркивает, что родилась в то время, когда "Красною кистью// Рябина зажглась…" Рябина символизирует судьбу поэта - горение и горечь:

                                    Мне и доныне

                                    Хочется грызть

                                    Жаркой рябины

                                    Горькую кисть.

("Красною кистью…", 1916.)

То есть Цветаева говорит об обреченности поэта на страдание (горечь) и о том, что жизнь поэта - это горение, то есть излучение в окружающий мир тепла, света, но также порой и уничтожение себя - самосожжение. Рябина, таким образом связана и с символикой огня, и с жертвоприношением.

У Цветаевой образ рябины всегда свидетельствует о трагической обреченности поэта, рябина в ее лирике всегда красная, то есть связана с кровью, страданием. Например:

                                    Рябину

                                    Рубили

                                    Зорькою.

Здесь не сказано, что рябина красная, зато сказано, что "Рубили// Зорькою", то есть красный цвет, цвет крови все равно присутствует в подтексте. В конце стихотворения трагизм усиливается, поэт переходит от дерева к человеку, проводит параллель между рябиной и людьми:

                                    Рябина!

                                    Судьбина

                                    Русская.

("Рябина…", 1934.)

Но вернемся к циклу "Деревья". Во втором стихотворении цикла проводится нижняя граница мира, в котором живет душа поэта:

                                    Когда обидой - опилась

                                    Душа разгневанная,

                                    Когда семижды зареклась

                                    Сражаться с демонами -

                                    Не с теми ливнями огней

                                    В бездну нисхлестнутыми:

                                    С земными низостями дней,

                                    С людскими косностями.

("Когда обидой - опилась…", 1922.)

То есть нижняя граница - "земные косности". Как пишет А. Смирнов, "она удерживает душу внутри земного круга. Она ищет выход не из него, а в нем" (Смирнов А. За деревьями// Вопросы литературы. 2000, №6. С.62.).

В четвертом стихотворении цикла "Деревья" идеальным царством поэта назван лес:

                                    Други! Братственный сонм

                                    Вы, чьим взмахом сметен

                                    След обиды земной.

                                    Лес! - Элизиум мой!

("Други! Братственный сонм!", 1922.)

Идеальным местом для существования поэта Цветаева видит не нечто противопоставленное земному, а нечто земному принадлежащее - деревья, лес. Обретение "неба поэта" становится возможным здесь, на земле. А. Смирнов пишет: "Впервые - пусть только метафорически - земной круг размыкается и ширится до "неба", до Элизиума" (Там же. С.65.).

Дерево связано у Цветаевой и символикой души ("душа разгневанная"), и с символикой голоса ("Листва ли листьями?// Сивилла ль выстонала?.."), и с символикой огня ("Ах, с топочущих стогн// В легкий жертвенный огнь// Рощ! В великий покой// Мхов! В струение хвой…"). Как всегда, эти символы друг друга взаимно дополняют.

Символику дерева Цветаева использует реже, чем другие рассмотренные в этой работе символы, после цикла "Деревья" она практически перестает ее использовать. Видимо, это объясняется тем, что ею самою выход внутри "земного круга", очерченного  в цикле "Деревья", найден не был. В дальнейшем она будет уходить в своих произведения за пределы этого круга, что, впрочем, было в какой-то мере свойственно ей и раньше.

Заключение

Весь рассмотренный в данном исследовании символический ряд работает на создание единой концепции. Перед читателем предстает пространство поэта с характерным для Цветаевой противопоставлением верха и низа. Чаще всего осмысливается, показывается ситуация перемещения поэта по вертикали в этом пространстве. Обычно перемещение идет снизу вверх - от земного к небесному, от низкого к высокому, от реального к ирреальному, идеальному. Такое противопоставление верха и низа и перемещение в этом пространстве обнаружилось при анализе таких символов как душа (дух), крылатость, голос, огонь, лира, дерево.

Также проанализированные символы указывают, каким образом поэт достигает своего идеального пространства - через принесение себя в жертву, через свою боль и даже смерть. Цветаева осмысливает это как расплату за поэтический дар, за способность к высшему творчеству. Отражено это в символике души (духа), крылатости, голоса, огня, демона, дерева.

В результате при помощи нескольких ключевых символов создается целостная картина цветаевского видения мира и места поэта в этом мире. Также при помощи этих символов дается цветаевское понимание природы поэтического творчества. Все эти символы взаимно дополняют  и уточняют друг друга, иногда дублируют друг друга, что неоднократно отмечалось в данной работе. Ни один символ, взятый в отдельности, не исчерпывает полностью цветаевское понимание поэта, но вместе они в полной мере раскрывают перед читателем цветаевскую концепцию поэта.

Библиография

Цветаева М. Собрание сочинений: В 7 т./ Сост., подгот. Текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина. - М.: Эллис Лак, 1994 - 1995

Цветаева М. Неизданное. Сводные тетради. - М.: Эллис Лак, 1997.

Воспоминания о Марине Цветаевой / Сост. Л. А. Мнухин, Л. М. Турчинский. - М.: Сов. Писатель, 1992

Зубова Л. В. поэзия Марины Цветаевой: Лингвистический аспект. - Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1992

Иваск Ю. Цветаева // Звезда. 1992, № 10

Кедровский А. Е. к проблеме личного в советской поэме // Филологические науки. 1989, № 1

Киперман Ж. "Пророк" Пушкина и "Сивилла" Цветаевой // Вопросы литературы. 1992. Вып. III

Коркина Е. Б. Лирический сюжет в фольклорных поэмах М. Цветаевой // Русская литература. 1987, № 4

Кудашова О. И. Ключевые слова в лирике М. И. Цветаевой. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. - Нижний Новгород, 2000

Кудрова И. В. Загадка злодеяния и чистого сердца // Гибель Марины Цветаевой. - М.: Независимая газета, 1995

Кудрова И. В. Лирическая проза Марины Цветаевой // Звезда. 1982, №10

Кузнецова Т. В. Цветаева и Штейнер. Поэт в свете антропософии. - М.: Присцельс, 1996

Лонго А. П. утопические и дистопические мотивы в стихах Марины Цветаевой // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2, История, языкознание, литературоведение. - 1993. - Вып. 2

Марина Цветаева. Симпозиум, посвященный 100-летию со дня рождения / Под ред. С. Ельницкой и Е. Эткинда. Нортфилд; Вермонт, Русская школа Норвического университета, 1992

Михайлов И. Опыты Марины Цветаевой // Звезда. 1967, № 7

Орлов Вл. Перепутья. Из истории русской поэзии начала ХХ века. - М.: Худ. Литература, 1976

Осипова Н. О. Художественный мифологизм творчества М. И. Цветаевой в историко-культурном контексте первой трети ХХ века. (Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук) - М., 1998

Павловский А. Куст рябины. О поэзии Марины Цветаевой: Монография. - Л.: Сов. писатель, 1989

Саакянц А. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. - М.: Эллис Лак, 1997

Смирнов А. За деревьями // Вопросы литературы. 2000, № 6

Телетова Н. К. Поэма М. Цветаевой "Молодец" // Звезда. 1988, № 6

Шевеленко И. По ту сторону поэтики (к характеристике литературных взглядов Марины Цветаевой) // Звезда. 1992, № 10

Материал подготовлен к 115-ой годовщине со дня рождения Марины Цветаевой.

31.08.2007
Татьяна Елькина

Контекст

Аналитика

Действительность требует латать дыры в трубах

На решение объективно существующих проблем нижегородцев у облправительства денег нет, но на покупку нового здания для чиновников средства находятся моментально.

Все это затянулось до неприличия

Концессионные соглашения фактически узаконивают переход бюджетных средств в карманы конкретных частных лиц.

Тенденции

Мы теряем самое главное – вид города с Волги

Мимо Нижнего Новгорода будут проплывать по ночам, как в те времена, когда это был закрытый город Горький.

Школа надувания щек

Отказ от строительства объектов «Школы 800» на Бору - естественный этап реализации этого проекта.

Дискуссия

Вертикальная посадка

Силовики проверят питерское адвокатское бюро «S&K Вертикаль»?

Близкий к власти банкир Андрей Тарасов переехал в Лондон

Предправления банка Центрокредит Андрей Тарасов в конце февраля спешно покинул Россию и переехал в Лондон, куда заранее перевез семью и перевел свой капитал.

Реклама



Документы

Докладная записка председателя КРК Приокского отделения НРО СРЗП в центральный аппарат партии «Справедливая Россия – За правду»

Активист НРО СРЗП Сергей Гостев направил в руководящие органы партии обращение, разоблачающее антипартийную деятельность руководителей нижегородского отделения партии - Татьяны Гриневич и Алексея Кожухова. «Полит-НН.Ру» публикует этот документ в полном объеме, без редакторской правки.

Письмо дольщиков ЖК «Сердце Нижнего» полпреду президента в ПФО Игорю Комарову

В ответ на просьбу полпреда сообщить что изменилось в их ситуации с ноября 2018 года дольщики направили ему письмо. «Полит-НН.Ру» приводит полный текст обращения.

Лукоморье

О нужном, полезном и праздничном

Как известно, Дед Мороз уже не тот. Но без подарков к Новому году не согласны остаться даже самые требовательные.

О решетках, смерти, луне и сиянии

Как известно, конец года – время мистическое. Много чего про будущее можно выведать, ежели смотреть умеючи.

 
Редакция:
При любом использовании материалов веб-сайта ссылка на Полит-НН.ру обязательна. Все права защищены и охраняются законом. © Полит-НН.ру, 2005г.