Нестор Толкин О превратностях и надеждах

Как известно, в незапамятные времена братец Каин был знатный херувим – румяный, как наливное яблоко, вечно со сладкой улыбкой на устах, с небесным сиянием в очах бездонных. Батюшка Губернатор верил, что братец Каин приносит единорогам удачу, посему холил его и лелеял, и к теплым местечкам приставлял. Ну, и братец Каин, как мог, старался в ответ. Нет, пользы от него решительно никакой не было, но он ведь и для пользы был – для атмосферы. Как цветочек в вазочке был он для Батюшки: вроде всех расходов – на копейку, и увянет уж послезавтра, но сейчас глядишь – и душа радуется. Братец Каин в ту пору был молод и обходителен, и молчал приятно, и понимал с полувзгляда.

Хорошо жилось братцу Каину в господских теплицах, да только однажды явился Батюшке свыше толстый вертикальный намек, и покинул Батюшка грешные наши земли, и оставил братца Каина сиротинушкой горемычной. Вроде как и в теплице он еще, да уж не больно кто и заботится, чтобы в форточку его не продуло. Потянуло холодным ветром, солнце за тучками скрылося, появились мрачные садовники, поглядели на братца Каина нерадостно, покачали грозно кудлатыми головами. Мол, смотрите, сколько тут сорняков развелось – только место зря занимают, лучше бы сюда посеяли брюкву.

Пригорюнился братец Каин, потускнел, осунулся, буйну голову посыпал пеплом, слезами горючими умылся. Но слезами-то горю не поможешь. Стал братец Каин думу думать, как бы милость нового Губернатора стяжать – Хлеба Трофеевича. «Понравился же ему Министр Баран Ломбардский, хоть он весь из себя вполне неприглядный, - вспомнилось братцу Каину. – А я-то ведь намного красивее»… Присмотрелся братец Каин к Хлебу Трофеевичу – по виду как будто не грозен, обычная вроде гнилая интеллигенция – соплей перешибешь, но в деле хваток, а в покровительстве ненадежен: то деньжищ припрет столько, что обратно возвращают со штрафами, то над собственными замминистрами куражится вместо того, чтоб прикрыть крылом…

Тревожно братцу Каину до дрожи, да все равно надо же что-то делать, а не то – не ровен час – из теплицы выкинут. А ведь хрупок он, к суровой жизни не приспособлен – от первого ОРЗ со свету сгинет. Иные такие верткие – одного покровителя потеряют, уж другому служат, а у братца Каина сноровки мало – только и умеет, что преданно в глаза заглядывать да вилять хвостиком. Все же решился он попытать удачи – открыл рот, тяжело сглотнул, через силушку выдавил: «Девчонки и мальчишки, книжки, ребятишки»… Вроде хорошо же звучит? Раньше бывалоче братец Каин молча посмеивался, как братец Вайнер рта не может закрытым держать – сыплет по свету лягушками, да невесело стало, как самому заговорить пришлось… Почему же Губернатор не подаст знака, что слышит и понимает?

Вдохнул братец Каин поглубже, собрал волю в кулак, нагнулся и ботиночек губернаторский модный чмокнул. Вытер слезы благоговения, молвил с трепетом: «Уж спасибо, голубчик, за музейчик! Теперь всем миром новую культурную жизнь начинаем»… Поднял взор от ботиночка – поглядеть, умилился ли Хлеб Трофеевич. Губернатор же то ли не заметил совсем за делами, то ли виду не подал. Поначалу расстроился братец Каин, но потом призадумался и утешился, ибо это же добрый знак – ведь и не пнул Владыка, и не прогнал взашей. «Буду пуще стараться, новую похвалу придумаю – чтоб и трогательно, и уместно, и тогда поймет он, что преданный человек в теплице – всегда кстати», - приободрился братец Каин и даже как будто чуточку порозовел.