Приближающееся 20-летие Чернобыльской трагедии – весьма актуальный повод для размышлений о том, как государство в лице его административных органов должно информировать население в кризисных ситуациях. Ведь именно в те моменты, когда происходит что-то экстраординарное, эффективность информационной формы государственного управления заметно повышается.

Цена вопроса

Кризисные ситуации потому и называются кризисными, что привычные, повседневные, ординарные формы социального менеджмента перестают работать или настолько теряют эффективность, что в этих формах становится не возможным управление масштабными процессами, в которые вовлечены большие массы людей и иные значительные ресурсы. Такие ситуации еще называют чрезвычайными. Помимо прочего, это значит, что и государственное управление при возникновении чрезвычайных ситуаций также должно использовать не самые обычные формы менеджмента.

И речь идет отнюдь не только о подключении к решению наиболее острых проблем заранее аккумулированных специальных ресурсов, которые находятся в ведении МЧС. Не менее важно быстро взять под контроль и удержать под контролем поведение людей как на территориях, непосредственно оказавшихся в зоне кризиса, так и в масштабах всей страны, и даже в международном масштабе.

В наш век информации это можно сделать только быстро, решительно и компетентно включившись в управление распространением информации о кризисной ситуации. То есть, при возникновении чрезвычайной ситуации государство должно оперативно включиться в процесс стихийного формирования каналов распространения информации о ЧС и сделать так, чтобы распространяемая информация способствовала наиболее оптимальному поведению людей, которые, если их рассматривать как аудиторию, в данном случае делятся на три больших группы.

(1)   Население территорий, непосредственно затронутых чрезвычайной ситуацией.

(2)   Остальное население страны.

(3)   Международная общественность, а также главы государств и правительств зарубежных стран.

Ни для кого из специалистов не секрет, что в кризисных ситуациях для всех трех групп основным источником информации становятся СМИ. Конечно же, для каждой из групп существует и свой специфический класс источников информации. Для населения территорий, непосредственно затронутых чрезвычайной ситуацией, таким источником служат собственные наблюдения и устные сообщения очевидцев. Население регионов, не затронутых непосредственно кризисом, жадно внимает слухам. Наконец, главы зарубежных государств и правительств пользуются разведывательной и наблюдательной информацией.

Но, поскольку при развитии кризиса важна именно оперативная информация, причем зачастую счет идет на часы и даже на минуты, то СМИ, в распоряжении которых имеются современные каналы передачи и тиражирования информации, получают значительное преимущество. Не случайно даже самые влиятельные мировые лидеры устанавливают в кризисных центрах телевизоры, постоянно настроенные на каналы новостей. Иначе говоря, все три группы пользуются свойственными им специфическими источниками только в том случае, если при возникновении кризиса нельзя получать информацию через СМИ, и, в первую очередь, из теленовостей. Разумеется, есть еще Интернет, но редакции информационного вещания ведущих телеканалов практикуют оперативное информирование зрителей о новостях, появляющихся на лентах агентств, причем в кризисных ситуациях такая практика особенно распространена.

Итак, столкнувшись с кризисом, государство встает перед камнем, на котором написано: «Сумеешь взять под контроль распространение информации через СМИ – получишь контроль над поведением населения и мировых лидеров, а не сумеешь – получишь панику дома и непредсказуемость международной реакции». Такова, что называется, цена вопроса.

Плюсы и минусы

Вообще говоря, описанные механизмы проявляются не только в кризисных ситуациях. Они свойственны информационной работе как форме социального управления вообще. Но дело в том, что в «мирной жизни» управление может осуществляться посредством нескольких контуров, которые во многом дублируют друг друга, а, если быть совсем корректным, то дополняют друг друга, взаимно повышая эффективность реализации управленческих решений. А в кризисных ситуациях возрастает значение тех контуров, которые обеспечивают наибольшую скорость реализации управленческих решений, пусть даже при этом приходится нести какие-то иные потери.

Действительно, если мы хотим убедить несколько десятков миллионов человек заплатить налоги или придти на выборы, то рациональным решением будет развернуть достаточно протяженную во времени информационную кампанию, в рамках которой можно и нужно сочетать самые разноплановые средства воздействия на массовое сознание – от выступлений на эту тему в СМИ ньюсмейкеров высокого ранга до ротации видеороликов и размещения рекламных щитов. Чем более значительную аудиторию мы охватим, чем шире будет арсенал использованных средств, чем чаще повторим мы каждому отдельному человеку четко сформулированные месседжи, чем более личной покажется ему эта тема, тем большее число адресатов не просто получат, но обдумают и прочувствуют распространенную нами информацию.[i] И тем большее число людей поведет себя так, как мы того добиваемся – заплатит налоги или придет на выборы. Впрочем, те же механизмы воздействия используются и для управления потребительским поведением, когда посредством рекламной кампании людей побуждают купить тот или иной товар или же воспользоваться той или иной платной услугой.

Очевидный плюс такого подхода – максимально полный охват аудитории. При фиксированной эффективности информационной кампании ее абсолютный результат тем выше, чем большее число адресатов получило информацию в разнообразных формах. Однако, у такого подхода есть и минус, и он заключается в относительно длительном времени, которое требуется для донесения информации до максимально широкой аудитории в возможно разнообразных формах по различным каналам доставки.

Понятно, что при возникновении кризисной ситуации просто нет времени для того, чтобы развернуть полномасштабную кампанию по всем канонам связей с общественностью. Зато и привлекать внимание аудитории к новостям о ЧС не требуется – аудитория сама ищет, где бы получить эти сведения. Причем многие люди воспринимают информацию о ЧС эмоционально, что также способствует ее усвоению массовым сознанием. Так что, кроме минуса здесь есть и плюс.

Но и у этого плюса есть оборотная сторона. Средства массовой информации, стремящиеся удовлетворить спрос аудитории, в кризисных ситуациях проявляют готовность распространить практически любую информацию о ЧС. Иначе говоря, заметно снижается критичность журналистов и редакторов по отношению к распространяемой ими информации. Конечно, речь идет не обо всех сотрудниках СМИ, но в целом названная тенденция просматривается.

Итак, столкнувшись с кризисной ситуацией, государство в лице его административных органов должно взять под контроль стихийно складывающиеся каналы распространения информации. Если этого не сделать, то информация о ЧС все равно будет распространяться, но это будет информация, получаемая журналистами из случайных и, как правило, не компетентных источников, которые просто в силу отсутствия профессиональных знаний, умений и навыков оценивают увиденное и услышанное с позиций собственного опыта. На практике это обычно означает бессознательное сравнение одной кризисной ситуации с другой, сведения о которой были получены раньше. А поскольку обыватель получает и запоминает сведения только о наиболее острых кризисах, то неудивительно, что некомпетентные источники склонны оценивать масштабы любого ЧП как сопоставимые с самыми серьезными чрезвычайными ситуациями. Так технический сбой в работе АЭС превращается в сознании напуганного неспециалиста во «второй Чернобыль», а облако от взрыва на складе артиллерийских снарядов воспринимается как «атомный гриб».

Если не мы, то кто-то

Здесь пора четко и однозначно ответить на вопрос, а надо ли вообще государственным органам оперативно распространять информацию о чрезвычайных ситуациях. Вопрос не праздный, поскольку ликвидировать последствия чрезвычайных происшествий, как правило, проще, если за этим процессом не следят миллионы напуганных глаз. Волнение публики передается и профессионалам, что вполне естественно и называется «эффектом стадиона».[ii] Между прочим, само называние свидетельствует о том, что не только спасателям легче на учениях, чем в зоне реального бедствия, но и спортсменам на тренировках проще показывать высокие результаты, чем в условиях реальной конкуренции на глазах у зрителей и телезрителей.

И тем не менее надо дать утвердительный ответ на поставленный здесь вопрос. Государственные органы должны оперативно распространять информацию о чрезвычайных ситуациях, и делать это надо не только потому, что так и только так можно с необходимой скоростью управлять процессом принятия решений массами людей, но и по той причине, что такого рода информация все равно будет распространяться. То есть, вопрос не в том, будет ли распространена через СМИ информация о ЧС, а в том, кто и как распространит через СМИ информацию о ЧС. Как уже говорилось, если государство не проявит инициативу и не станет источником такого рода информации, то сведения о ЧС будут поступать из источников случайных, некомпетентных, напуганных происходящим – со всеми вытекающими последствиями для массового сознания и общественного мнения.

Действительно, общественное мнение не берется из ниоткуда и не складывается само по себе. Чтобы информация была распространена через СМИ, стала предметом обсуждения и повторения, составив, таким образом, основу общественного мнения, такая информация должна быть кем-то и когда-то внесена в информационное пространство.

Но общественное мнение формируется на основе далеко не всякой внесенной информации. Для массового сознания важна только та информация, которая повторяется разными комментаторами – экспертами и журналистами – в разных СМИ. Причем повторяться могут только очень простые информационные сообщения, простые формулировки. А это значит, что сложно выраженные мысли будут упрощены до такой формы, которая позволит их без лишнего труда запомнит, повторить, обсудить, сравнить с уже имеющимися в массовом сознании формулами и образцами высказываний, сопоставить со штампами и стереотипами массового сознания. Такое упрощение, позволяющее загнать информационное сообщение в систему координат, формируемую сложившимися в индивидуальном и общественном сознании установками восприятия, принято называть типизацией.

И если мы по тем или иным причинам игнорируем типизацию, если мы вносим в информационное пространство сообщение, выраженное в форме сложной логической или речевой конструкции, то это значит, что мы сами отдаем кому-то право отредактировать наше сообщение, упростить его, типизировать его. Так что лучше изначально формулировать простой и четкий месседж.

Кроме того, мы можем и должны сами позаботиться о том, чтобы месседж, внесенный в информационное пространство нашим ньюсмейкером, повторялся, хотя бы на первых порах. То есть, надо специально подготовить несколько первых повторов нашего месседжа, причем повторить его должны люди, чей голос будет услышан СМИ и их аудиторией. А такими людьми являются эксперты, то есть такие публичные персонажи, которые воспринимаются журналистами и аудиторией СМИ как авторитетные специалисты в той или иной сфере, как знатоки того или иного вопроса. Как только ньюсмейкер внесет в информационное пространство четко выраженный месседж (то есть, сделает публичное заявление), так практически сразу же эксперты должны повторить этот же месседж, оценив его с позиций своего профессионального опыта (то есть, выступить с публичными комментариями). Такой и только такой подход позволяет с достаточно высокой вероятностью гарантировать, что внесенное нами информационное сообщение будет распространено посредством СМИ, типизировано и усвоено массовым сознанием, составив основу общественного мнения по интересующему нас вопросу.

Драматизация ситуации

А теперь попытаемся понять, почему же так получается, что, если государство в лице его административных органов и должностных лиц устраняется от целенаправленного распространения информации о кризисных ситуациях, то такого рода информация, получаемая журналистами из случайных источников, оказывается, как правило, негативной? Почему преувеличивается число жертв, размер ущерба, а ситуация вообще, что называется, драматизируется?

Сразу откажемся от обсуждения таких причин, как возможная подрывная деятельность политических врагов и коммерческих конкурентов, от всевозможных «происков империализма» и «заговоров олигархов». Признаем честно, что преимущественно негативную информацию распространяют именно СМИ. И ситуацию драматизируют именно СМИ, наши любимые независимые СМИ, нейтральные по отношению к отраслевым профессионалам.

Зачем же они так поступают? Ответ прост: СМИ ориентируются на максимально полное и точное удовлетворение спроса со стороны своей аудитории. Распространение информации через СМИ – это ведь тоже бизнес. И эффективность этого бизнеса как раз и зависит от умения рассказать и показать читателю и телезрителю ровно то, что он хочет прочитать и увидеть.[iii] Причем речь идет не о продвинутом читателе и зрителе, который хочет узнать достоверные факты и получить объективные комментарии. Средствам массовой информации приходится ориентироваться на удовлетворение запросов самой широкой аудитории. А массовая аудитория в значительной своей части склонна не к объективности, а к интересному сюжету, и новости воспринимает почти как сериал.

Для удовлетворения запросов такой аудитории надо строить рассказ о реальных событиях по законам драматургии, по законам художественного произведения вообще, сюжетного развития вообще. А в основе развития любого сюжета лежит конфликт, столкновение. Отсюда профессиональное стремление и профессиональное же умение журналистов увидеть в любой ситуации столкновение интересов, выделить конфликтующие стороны, выяснить их позиции и продемонстрировать аудитории собственно конфликт, вынеся за скобки ту общность позиций, которая свойственна даже самым непримиримым противникам. Это один из трех элементов драматизации кризисной ситуации (причем драматизации не в образном значении, а в самом что ни на есть буквальном смысле, то есть драматизации как построению рассказа по законам драматургии), и он именуется обострением конфликта.

Clear and Present Danger

Второй элемент драматизации связан с преувеличением противоречий и (или) масштабов последствий конфликта. Естественно, что из всего моря конфликтов, существующих в реальной жизни, массовую аудиторию (а, точнее, ее наиболее широкую и наименее продвинутую часть) интересуют, в первую очередь самые масштабные и в силу своего масштаба самые значительные. Так и получается, что на ленты агентств и в выпуски новостей попадают преимущественно сообщения о кризисных ситуациях с наибольшим числом жертв и с наиболее масштабными потерями. Причем речь идет не только о внутреннем стремлении самих журналистов и редакторов. По признанию самих сотрудников информационных агентств, в некоторых СМИ существуют даже негласные критерии, по которым определяется, заслуживает та или иная ЧС внимания аудитории или нет. К примеру, в интервью нашему журналу главный редактор одного из информационных агентств рассказал об установке не писать о происшествиях в регионах, если в результате их погибло менее пяти человек.[iv] Такой элемент драматизации называется масштабированием конфликта и его последствий.

А третий элемент отражает преимущественную заинтересованность аудитории в получении информации о захватывающих конфликтах, то есть о таких кризисных ситуациях, которые привлекают непроизвольное внимание и удерживают аудиторию у экранов, не позволяя ей отвлечься. Понятно, что самый захватывающий конфликт – это такой, который непосредственно затрагивает интересы самого зрителя или слушателя, или же зритель должен думать, что конфликт непосредственно затрагивает его интересы, хотя на самом деле этот может быть и не так. Заставить каждого получателя информации думать, что получаемая им информация касается лично его и его близких, — вот какую задачу решают СМИ в борьбе за рейтинги и тиражи. На профессиональном языке этот элемент драматизации называется актуализацией конфликта.

Остается добавить, что для актуализации информации о чрезвычайной ситуации проще всего убедить телезрителя, что последствия ЧС могут коснуться именно его. Иначе говоря, надо заставить получателя информации думать, что данная ЧС представляет для него и (или) для его близких реальную угрозу (американцы говорят «Clear and Present Danger» — прямая и явная угроза, причем эта формулировка стала даже юридической формулой). Только за последнее время и только в планетарном масштабе этот механизм сработал при актуализации информации о распространении СПИДа и атипичной пневмонии, коровьего бешенства и птичьего гриппа, о глобальном потеплении и других глобальных угрозах.

Завершая разговор о причинах и механизмах распространения в СМИ преимущественно негативной информации о кризисных ситуациях, отметим, что большинство журналистов и редакторов являются настоящими профессионалами и проявляют готовность распространять достоверную информацию, если таковая окажется в их распоряжении. А информацию, полученную из случайных источников, СМИ распространяют, как правило, при очевидном дефиците фактической информации, которую могут внести в информационное пространство государственные органы и должностные лица.

Недопустимость разглашения данных

Конечно же, общение с журналистами – процесс не простой, а тем более, общение с прессой в кризисных ситуациях. Не секрет, что интересы журналистов (а, точнее, интересы аудитории, которые выражаются журналистами) и интересы профессионалов-отраслевиков, устраняющих причины кризиса и ликвидирующих его последствия, во многом не совпадают, а в чем-то даже прямо противоположны. Журналисты хотят знать все или как можно больше (этого хочет аудитория СМИ), а специалисты, работающие в чрезвычайных условиях, хотят не рассказать и не показать ничего, или рассказать и показать как можно меньше. Опасения отраслевиков понятны. В кризисной ситуации любая информация, неверно истолкованная или искаженная (умышленно или в силу не достаточной осведомленности журналиста или редактора в специфике данной отрасли) может нанести заметный ущерб, в том числе, конкретным людям.

Чтобы не касаться атомной отрасли, проиллюстрируем эти непростые отношения на примере из сферы, совершенно иной по предмету, но схожей по возникающим информационным конфликтам. Посмотрим на такой предмет, как расследование и раскрытие уголовных преступлений. Наш журнал совместно с некоторыми другими организациями и специалистами проводит исследование этой проблематики. И выясняется, что органы внутренних дел и прокуратуры не всегда довольны тем, что и как пишут в газетах и рассказывают по телевидению о расследовании и раскрытии преступлений.[v]

Всю информацию, связанную с этой темой, можно разделить на три группы.

(1)   Информация о совершении преступления.

(2)   Информация о расследовании преступления.

(3)   Информация о раскрытии преступления.

По первой группе вопросов меньше всего. Если преступление совершено, и если он относится по каким-то признакам к числу так называемых резонансных (то есть, привлекает внимание аудитории и журналистов), то сотрудники ОВД и прокуратуры (сотрудники пресс-служб или иным сотрудники), как правило, официально сообщают журналистам некоторую информацию. Обычно речь идет о том, что сотрудник ОВД перед телекамерами произносит типовой набор речевых конструкций: совершено то-то и то-то, возбуждено уголовное дело, отрабатываются все версии. В принципе, репортеры, чаще всего, основываются именно на этих комментариях, хотя и обращают внимание аудитории на наиболее интересные, с их точки зрения, обстоятельства и на те версии, которые могут привлечь внимание аудитории.[vi]

Сложнее ситуация с распространением информации о расследовании и раскрытии преступлений. Так, сотрудники органов внутренних дел и прокуратуры крайне редко делятся с журналистами информацией о следствии. Отказ от распространения такого рода информации обычно мотивируется ссылкой на статью 161 Уголовно-процессуального кодекса РФ. Вообще-то часть 3 этой статьи определяет, что «данные предварительного расследования могут быть преданы гласности лишь с разрешения прокурора, следователя, дознавателя и только в том объеме, в каком ими будет признано это допустимым, если разглашение не противоречит интересам предварительного расследования и не связано с нарушением прав и законных интересов участников уголовного судопроизводства».[vii] То есть, по сути, прокурор, следователь, дознаватель наделены по закону полномочиями оценивать, какую информацию и в каких объемах можно предать гласности, и на основании этой оценки принимать соответствующие решения. Однако отрицательная формулировка части 1 той же статьи («Данные предварительного расследования не подлежат разглашению, за исключением случаев, предусмотренных частью 3 настоящей статьи») и в еще больше мере название статьи 161 УПК РФ («Недопустимость разглашения данных предварительного расследования») ориентируют сотрудников ОВД и прокуратуры на отказ от распространения информации о предварительном расследовании.

Это, однако, не означает, что информация о расследовании преступлений вовсе не распространяется. Во многих случаях, в том числе, по ряду резонансных дел, сведения о расследовании преступлений распространяются через СМИ, порой весьма интенсивно. Но источником информации служат не лица, ведущие расследование, а адвокаты, которые сами ищут контактов с журналистами, причем не всегда речь идет о бескорыстных контактах. Но даже если адвокат просто беседует с журналистом, а следователь отказывается поделиться информацией, то зачастую публикации в СМИ оказываются тенденциозными, во всяком случае, по мнению сотрудников правоохранительных органов.

Наконец, преступление раскрыто и судом вынесен приговор. Теперь сотрудники ОВД и прокуратуры готовы поделиться информацией с журналистами, но вот беда – те уже не на их стороне. За то время, пока официальная информация о расследовании преступления не распространялась, у представителей СМИ сформировались прочные убеждения в неправоте лиц, ведущих следствие. И все это на фоне нарастающей взаимной неприязни.

Причины взаимного непонимания

В ходе исследования мы опрашиваем обе названные стороны. Со стороны органов внутренних дел и прокуратуры интервьюируются три группы сотрудников:

—    Следователи, дознаватели;

—    Сотрудники пресс-служб;

—    Руководители ОВД и прокуратуры.

С другой стороны мы берем интервью на эту тему у двух категорий сотрудников СМИ, а именно у репортеров и редакторов.

Пока исследование находится в пилотной стадии, то есть, проводятся интервью по заданным вопросам, но с ответами на каждый вопрос в свободной форме. На основе обобщения и анализа полученных материалов будет выработан более формализованный инструментарий, который мы планируем использовать на основной стадии исследования. Поэтому сейчас еще рано говорить о количественных измерениях. Но уже можно привести список основных причин срыва конструктивного информационного обмена между сотрудниками ОВД и СМИ по поводу расследования и раскрытия преступлений.

Вот какие причины отказа от распространения через СМИ информации о расследовании преступлений приводили сотрудники ОВД.

—    Распространение информации объективно препятствует раскрытию преступлений, то есть, подозреваемый, информированный о действиях следствия и о той информации, которой располагает следствие, может воспрепятствовать эффективному расследованию.

—    Информация, которая становится известна журналистам, тенденциозно ими интерпретируется и недобросовестно используется (как в силу некомпетентности журналистов, так и с подачи некоторых адвокатов).

А вот журналисты добавляют к этому списку еще две причины. По их мнению, распространение информации о расследовании преступлений требует специальных навыков, а органы не могут позволить себе осуществить найм высококвалифицированных кадров, способных решать такие задачи. Кроме того, журналисты считают, что сотрудники ОВД просто боятся, сообщая информацию прессе, превысить полномочия, нарушить закон.

В то же время, журналисты все же получают от сотрудников ОВД информацию о совершении и раскрытии преступлений, но не всегда охотно ею пользуются. Почему? Сами они называют следующие главные причины своего отказа публиковать информацию, полученную от сотрудников ОВД:

—    Информация, поступающая от сотрудников ОВД, по мнению некоторых журналистов, — неинтересная (общая, неконкретная, формальная), запоздалая (неактуальная, устаревшая), односторонняя (обвинительная).

—    Некоторым журналистам не нравятся методы и стиль работы правоохранительных органов (отношение к журналистам как к людям, мешающим профессионалам делать свое дело, а также попытки манипулировать журналистами и аудиторией, использовать журналистов и СМИ в своих целях).

Отвечая на тот же вопрос, сотрудники ОВД обращают внимание на такие причины, как некомпетентность некоторых журналистов, их юридическая безграмотность, а также на тенденциозность некоторых журналистов, симпатизирующих знакомым адвокатам в ущерб объективности.

Мы привели пример из сферы деятельность ОВД и прокуратуры, в первую очередь, потому, что практически все новости, которые приходится комментировать следователям, — это кризисные ситуации, к каковым, безусловно, относятся совершенные преступления. Но думается, что подобные противоречия можно выявить и в процессе анализа отношений между журналистами и сотрудниками любой отрасли, сталкивающейся с кризисными ситуациями.

Контуры информационного реагирования

Таким образом, приходится признать, что информационный обмен в кризисной ситуации бывает затруднен как объективным конфликтом интересов профессионалов-отраслевиков, ликвидирующих причины и последствия кризиса – с одной стороны, и журналистов, стремящихся удовлетворить информационные запросы массовой аудитории – с другой стороны. Тем важнее быстро наладить управление информационным обменом, поставив этот процесс под контроль государства в лице административного органа.

При этом важно помнить, что для того, чтобы то или иное информационное сообщение было донесено да аудитории, воспринято аудиторией и положено в основу формирования общественного мнения в связи с кризисной ситуацией, необходимо последовательно решить четыре задачи.

1. Точно сформулировать информационное сообщение, которое должно быть простым и коротким.
2. Внести месседж в информационное пространство (это делает официальный, статусный ньюсмейкер).
3. Типизировать информационное сообщение, которое должны повторить разные комментаторы в различных СМИ.
4. Распространить информационное сообщение с комментариями к нему – это делают журналисты через СМИ.

Реализации такого рода сценариев поможет создание контуров информационного реагирования, которые есть не что иное, как устойчивые механизмы распространения типовой информации в типичных ситуациях, формируемые по инициативе и действующие под управлением конкретной пресс-службы.

Сегодня в практике пресс-служб распространены создание и эксплуатация текущих контуров информационного реагирования. Скажем, всем известно, что по четвергам заседает кабинет министров, и что в начале заседания премьер-министр обязательно сделает краткое заявление по существу главного вопроса повестки дня, и что после рассмотрения этого вопроса профильный ньюсмейкер (основной докладчик) проведет брифинг в правительственном пресс-центре. Поэтому СМИ заранее планируют эфирное время и газетные полосы под репортажи своих правительственных корреспондентов. И аудитория привычно ждет к обеду в четверг новостей из Белого дома. Больше того, из числа журналистов, постоянно работающих в Белом доме, сформирован неформальный правительственный пул, работа с которым позволяет еще больше повысить эффективность эксплуатации данного контура информационного реагирования.

Однако реагирование в критических ситуациях отличается от текущего реагирования непредсказуемостью. Привычные контуры не срабатывают, и стихийно формируются другие цепочки внесения, типизации и доставки информации. Но почему так происходит? Ответ очевиден: потому что нельзя заранее предусмотреть чрезвычайные ситуации.

Так-то оно так, да только и у чрезвычайных ситуаций есть своя типология и свои закономерности. Не случайно специалисты в каждой отрасли давно научились выделять типы ЧС на основе их повторяемости, изучать общее, что есть в кризисных ситуациях каждого типа, и разрабатывать четкие процедуры антикризисного реагирования.

Но в точности так же следует готовиться и к информационному реагированию в нештатных ситуациях. А в идеале мобилизация кризисных контуров информационного реагирования должна стать часть общего пакета процедур, предусмотренных на случай кризиса.

Иначе говоря, можно и нужно заранее продумать и официально утвердить алгоритмы действия пресс-служб в кризисных ситуациях. Больше того, полезно ознакомить с этими алгоритмами журналистов, входящих в отраслевой пул, то есть, постоянно освещающих в формате текущего информационного реагирования события той или иной отрасли.

Пошаговая инструкция

Анализ показывает, что большая часть неадекватной информации о кризисах распространяется в первые дни и даже часы после возникновения чрезвычайно ситуации. Значит, надо особенно четко отработать управление информационным обменом именно в первые часы развития кризиса. Надо заранее четко представлять, кто, что, когда и где должен сказать, чтобы удовлетворить первичный спрос на информацию о кризисной ситуации. То есть, в плане кризисного информационного реагирования должны содержаться конкретные и однозначные ответы на вопросы:

1. Как запускается контур кризисного информационного реагирования (кто принимает решение о том, что отрасль столкнулась с кризисной ситуацией определенного типа, и как об этом узнает руководитель пресс-службы);
2. Кто, как и по каким каналам вносит информацию о возникновении кризиса (лучше всего предусмотреть прямой выход руководителя пресс-службы на корреспондентов ведущих информационных агентств, причем в инструкции руководителю должно быть записано, что сообщив сухой факт возникновения кризисной ситуации корреспонденту, шеф пресс-службы просит его приехать немедленно туда-то, как только тот продиктует первую новость выпускающему редактору);
3. Кто и как оперативно собирает постоянно работающих в отрасли (входящих в отраслевой пул) журналистов, представляющих ведущие телеканалы, газеты и иные СМИ;
4. Кто, когда и где делает первое официальное заявление (вносит официальный месседж в информационное пространство);
5. Когда, где и как авторитетные независимые эксперты встречаются с журналистами для комментариев, в которых будет типизирован официальный месседж;
6. Каким образом журналисты смогут передавать оперативную информацию и репортажи в представляемые ими СМИ;
7. Кто и как ограждает место пребывания журналистов (а при грамотной организации контура кризисного информационного реагирования ни один журналист по собственной воле не отлучится от того места, где время от времени делаются заявления и комментарии, сообщаются самые свежие факты и высказываются компетентные оценки, которые можно цитировать) от контактов с некомпетентными носителями случайной информации.

Первоочередная задача

Решив эти вопросы, пресс-служба сможет быстро взять в свои руки инициативу распространения информации и мобилизовать заранее смоделированный контур кризисного информационного реагирования. Причем говоря о моделировании, мы имеем в виду не только схемы, нарисованные на бумаге. Можно и нужно провести деловую игру с сотрудниками пресс-службы и с теми представителями руководства, которые в чрезвычайной ситуации сыграю роль официальных ньюсмейкеров. Больше того, к такого рода тренингу можно привлечь также комментаторов и журналистов. Конечно, ни один независимый представитель СМИ не согласится отрабатывать действия по ведомственной инструкции. Но попробуйте пригласить журналистов на закрытые учения по отработке действий в чрезвычайной ситуации и уже на учениях попросить их помочь потренировать ваших сотрудников, сыграв роль журналистов, то есть, самих себя, и вы получите союзников, которые при возникновении реальной ЧС воспроизведут отработанные на учениях действия.

Наконец, надо заранее озаботиться и о заполнении ниши экспертов-комментаторов. Обратите внимание, сколько у нас политологов, которых страна знает по фамилии и в лицо. Их десятки. И как только происходит то или иное политическое событие, так сразу же комментарии следуют один за другим. А что с комментаторами отраслевыми? Есть ли у нас достаточное число независимых от отраслевого руководства экспертов, которых телезрители узнавали бы, что называется, без титров? Мы знаем Л. Николаева, В. Губарева, А. Лукьяненкова. Пусть можно назвать еще две-три фамилии. Но этого явно не достаточно. Атомной отрасли надо как можно скорее приступить к раскрутке действительно авторитетных журналистов, публицистов и ученых, которые в кризисной ситуации могли бы дать компетентные комментарии, причем люди должны узнавать этих экспертов в лицо, верить им, быть убежденными в их компетентности и неангажированности. Сегодня формирование пула публичных экспертов по атомной проблематике следует признать одной из самых неотложных задач в области государственного управления информационным обменом в данной отрасли.

Причем обращаю ваше внимание, что именно государство в лице его отраслевых органов заинтересовано в раскрутке экспертов по атомной проблематике. Именно государству, если оно хочет держать под контролем распространение информации о кризисных ситуациях в случае возникновения таковых, выгодно, чтобы на улицах узнавали не только Льва Николаева, но и еще десяток экспертов.

Эта работа потребует специальных усилий и затрат. Но зато в самый трудный день усилия позволят предотвратить панику, а затраты окупятся сторицей. Потому что в кризисных ситуациях эффективная информационная работа способна существенно повысить общую эффективность всех управленческих решений и всех предпринимаемых действий.

[i] См. об этом: Сухотерин Л.Я., Юдинцев И.В. Информационное пространство.— «Товар–Деньги–Товар». — 2003. — № 2. — С. 22–23. См. также: Сухотерин Л.Я., Юдинцев И.В. Информационная работа в государственном аппарате. — Киров, 2004. — С. 18–25.

[ii] См. об этом: Юдинцев И. Субъекты спортивно-информационного взаимодействия: Глава из книги «Распространение спортивной информации: Настольная книга пресс-секретаря спортивного клуба, сборной команды, оргкомитета соревнований». — «Пресс-служба». — 2004. — № 8. — С. 56–59.

[iii] См. об этом: Сухотерин Л., Юдинцев И. СМИ как бизнес. — «Товар–Деньги–Товар». — 2003. — № 8. — С. 30–31. См. также: Сухотерин Л.Я., Юдинцев И.В. Информационная работа в государственном аппарате. — Киров, 2004. — С. 58–71.

[iv] См.: Максим Калашников: «Чем меньше Москва знает гадостей и проблем, тем лучше». — «Пресс-служба». — 2005. — № 2. — С. 20–21.

[v] См. об этом, например: Иван Юдинцев, Александр Горбатов. Генерал-майор милиции Виктор Братанов: «Милицейская пресс-службы – не орган цензуры». — «Пресс-служба». — 2005. — № 1. — С. 19–24.

[vi] См. об этом: Андрей Поляков. Шесть правил Глеба Жеглова. — «Пресс-служба». — 2005. — № 1. — С. 25–26.

[vii] Также в ч. 3 ст. 161 УПК РФ есть оговорка о том, что «разглашение данных о частной жизни участников уголовного судопроизводства без их согласия не допускается».