Михаил Ремизов В Ингушетии действует исламистское подполье

Есть два фактора обострения ситуации в Ингушетии – внешний и внутренний.

Внешний связан с деятельностью иностранных спецслужб, которая стала более актуальной после августовских событий прошлого года. Но этот фактор не главный, главный фактор – внутренний, и он состоит в том, что на Кавказе существует очень мощное подполье, в основном исламистское по своей идеологии, а Ингушетия как раз является одним из основных центров в этом отношении.

Это подполье находится в очень жесткой оппозиции по отношению к истеблишменту кавказских республик, не говоря уже о Москве. В этом смысле оно является не столько этнонационалистическим, как это было на протяжении 90-х годов, а именно исламистским. То есть, оно представляет собой форму самой возможно радикальной оппозиции не только Москве, но и местным режимам.

Это подполье действует достаточно слаженно, оно подпитывается за счет массового недовольства, которое вполне объяснимо тем, что местные кавказские автократии действительно в общем и целом весьма неприглядные и по субъективным, и по объективным причинам. Поэтому вполне естественно, что подполье имеет какой-то ресурс поддержки. Для них разница между Аушевым, Зязиковым и Евкуровым не очень существенна, для них это все враги в равной степени.

Но тот факт, что наиболее успешное покушение совершено в отношении Евкурова, как мне кажется, может говорить о том, что этот человек, скорее всего, был относительно удачным кадровым решением Кремля и он контролировал ситуацию, или, по крайней мере, мог контролировать ситуацию в большей степени, чем его предшественники. Такое ощущение возникает, хотя, конечно, чтобы утверждать, нужно глубже анализировать ситуацию.

Если говорить о реакции российских властей на теракт в отношении Евкурова, то вопросы вызывают слова Дмитрия Медведева, обращенные к президенту Чечни о том, что необходимо активизировать борьбу с терроризмом. Эти слова можно понять двояко, причем в обоих случаях смысл будет прямо противоположным. Один вариант трактовки заявления Медведева состоит в том, что президент России возлагает на президента Чечни косвенную ответственность за активизацию террористического исламистского подполья в Ингушетии и косвенно указывает на то, что корни этого подполья в Чечне. Другой вариант заключается в том, что президент России расширяет сферу компетентности и сферу ответственности президента Чечни, давая ему карт-бланш на активные действия вне территории Чеченской республики.

Что именно значили слова Медведева, я думаю, мы узнаем по ходу развития событий, но мне кажется более вероятным, что имел место первый подтекст. Хотя, судя по всему, вполне может иметь место негласное расширение компетенции Кадырова.

На мой взгляд, для российского руководства опасно расширять сферу компетенции Кадырова, потому что он является не самым удачным представителем Москвы в регионе, скорее его аппетиты и амбиции необходимо ограничивать.

Условно говоря, кто борется с террористическим подпольем, тот и устанавливает свои правила. Любая чрезвычайная ситуация (а антитеррористический режим это де-юре или де-факто чрезвычайная ситуация) содержит в себе полномочия по установлению политического порядка. В данном случае я глубоко убежден, что политический порядок должен устанавливать федеральный центр, а не Рамзан Кадыров.

Я думаю, что эту ситуацию необходимо использовать не для расширения негласной компетенции Кадырова, а для пересмотра решения об отмене режима контртеррористической операции и для возвращения некоторого постоянного чрезвычайного режима. Необязательно он должен называться КТО, это может быть какой-то специальный, новый продуманный режим для некоего постоянного чрезвычайного режима на территории и Чечни, и Ингушетии, режим, который, прежде всего, предполагал бы централизацию на уровне федеральных ведомств.